Черные ангелы

Он взял зеркальный диск, который служил мне подставкой для турки.

— Чок! — и машинально крутанул его.

Диск завис примерно на сантиметр над столом и стал вращаться — вначале медленно, а потом все быстрее и быстрее. Когда он стал потихонечку жужжать, я ощутил легкое беспокойство. Одна из чайных червленых ложек, которая лежала ближе всех, вдруг притянулась к нему, как к магниту, и сделалась невидимой. Я вытаращил глаза.

— Здорово, да? — спросил Мирон, и у него засияли глаза.

В это мгновение он был похож на прежнего Павличко. Я почти успокоился. Ну подумаешь — жужжащий диск-юла. Что я таких не видел? А ведь действительно не видел. Никогда! Даже не слышал о таких вещах. Наверное из Тунгуской зоны, успел подумать я, и вдруг диск притянул к себе тяжелую черную кружку с золотым знаком скорпиона. Она сдвинулась, как живая. Ее стенки деформировались под воздействием неведомой силы, а донышко оторвалось от стола. Это уже было слишком, и я отпрянул. Волосы у меня встали дыбом. Но Мирон, улыбаясь, зачарованно смотрел на диск. Так дети вспоминают прежние игрушки. Момент, когда черная кружка исчезла, как и чайная ложка, я пропустил, потому что от ужаса закрыл глаза, а когда открыл, то увидел, что все предметы в кухне деформированы странным образом: их всех притягивало в диску-юле, который уже не жужжал тихо и мирно, а подзавывал, как волчонок, и воздух зашелестел, как бывает в преддверии урагана. Вытянулся изогнулся холодильник, от кухонных шкафчиком оторвало дверцы, угол стола загнулся, словно бумажный. Мало того, я чувствовал, что еще мгновение и мою руку да и меня самого тоже затянет в волчок.

— Все! Хватит! — заорал я. — Хватит! Останови! Слышишь!

— Хоп! — как мне показалось испуганно крикнул Мирон, и диск, словно нехотя, стал замедлять вращение.

Я успокоился только тогда, когда он прекратил завывать и улегся на мою скатерть не первой свежести.

Предметы в кухне перестали деформироваться, но ни черной чашки, ни ложки я так и не обнаружил. Зеркальный же диск преспокойно лежал на столе. Вот это да! — думал я, косясь на него. Что это такое?

— Ты испугался?! — сказал Мирон. — Не бойся. Это всего лишь игрушка. Я ее на черном рынке за пять рублей купил.

— Ничего себе игрушка! — воскликнул я. — Целый пылесос! И вообще!..

Я не мог найти слов. Их попросту не было, чтобы объяснить произошедшее. О чем Мирон думал?

— Ну и что? — как мне показалось усмехнулся Мирон. — Подумаешь! Я и не такое видел. — Он дружески улыбнулся.

— Тебе легче… — отозвался я.

Мы обнялись и потискали друг друга. Сила в нем была прежняя. Эх, Мирон, Мирон! Он вообще, с каждой минутой становился прежним, тем Мироном, которого я знал. Мне даже было приятно, словно он вылечивался от странной болезни. С души у меня упал камень. Но черт меня дернул ляпнуть:

— Ты куда пропал?

— А-а-а… — только и произнес он.

С ним произошло что-то странное. Он попытался что-то сказать, но не мог, словно был закодирован не произносить того, что никто не должен знать. Раньше он никогда не заикался. Слова вязли в горле: 'М-м-м… Дергалась только голова. В глазах появилось отчаяние. Вдруг он заплакал. Было такое ощущение, что он долгое время сидел в подвале — кожа была с каким-то сероватым налетом, а черная щетина только подчеркивала ее бледность. Он беззвучно шевелил губами. Я это определенно где-то уже видел — слишком очевидны были параноические черты: болезненно-напряженное лицо с глубокими морщинами и углы рта, скорбно опущенные вниз. Но не мог вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Вдруг лицо его изменилось, словно Мирон вспомнил, что должен вести себя по-другому, и произнес:

— Я давно ничего не ел… Никак не привыкну к голоданию… Они ведь тоже ничего-ничего не едят… Ты не отнимешь у меня это?.. — Он схватил банку и свободной рукой затолкал в рот здоровенный кусок ветчины.

Я испугался, что он подавится, поэтому невольно отскочил на два шага назад, чтобы не пугать его. На мгновение он замер, а потом с удвоенной энергией принялся жевать ветчину. При этом он не сводил с меня побелевших глаз, и щека его болезненно дергалась.

Странные изменения в его настроении меня удивили. В голове пронеслись самые дикие предположения: закрыли сумасшедший дом, а его обитателей выпустили в город; это не Мирон, а… ну, не знаю кто; так выглядят пресловутые 'зеленые человечки'; а, может, Мирону просто надоело жить так, как живем все мы, и он избрал свой путь?

Он немного успокоился и сказал, не меняя выражения лица:

— Я тебе расскажу… я сейчас тебе расскажу… ведь я… — он вдруг замолчал, лицо его исказилось от боли. — Я… я… я…их боюсь… боюсь…

И я вспомнил — такой же взгляд был у хлыстов! Такой же фанатично-пустой и такая же болезненная маска. Только хлысты были поражены еще какой-то болезнью, которая вызывала опухоли на лице. И еще — хлысты тоже ничего не ели, хотя, конечно, я скептически относился к подобной информации. С этой мыслью я отступил еще дальше, к окну:

— Ешь, ешь…

— Я о тебе все время думал, — сказал он, всхлипывая и успокаиваясь.

— Я тоже, — признался и сел поодаль, чтобы не пугать его.