— Смит! — Его голос срывался от ужаса.— Нордуэст!
Отвратительная масса вздрогнула, пошла крупной рябью и снова закопошилась, может быть — чуть энергичнее.
— Смит! Смит! — Ярол взял себя в руки, теперь он говорил спокойно и настойчиво,— Смит!
Алый, влажно поблескивающий кошмарный клубок судорожно передернулся, замер и начал медленно, неохотно расступаться. Беспрестанно извивающиеся щупальца отделялись от общей массы и отпадали в сторону, обнажая нечто жуткое, белесое, густо измазанное слизью.
— Смит! — Ярол старался вложить в свой хриплый шепот всю силу убеждения.— Нордуэст!
Белесое нечто шевельнулось, начало медленно подниматься... медленно, как во сне, как в кошмарном сне... Через минуту — или через вечность? — движение прекратилось, в самом центре растревоженного змеиного гнезда сидел человек, бывший некогда Нордуэстом Смитом. Змеиные объятия покрыли его сплошным слоем омерзительной слизи, его глаза превратились в тусклые, безжизненные стекляшки, на мертвенно сером лице застыло выражение нездешнего блаженства, сладкого ужаса, жгучего, ни с чем земным не сравнимого экстаза.
Смит сидел абсолютно неподвижно, устремив на Ярола потухшие, безжизненные глаза, а тем временем мерзкие черви, лишь отчасти оставившие свою добычу, ползали, извивались, нежно поглаживали...
— Смит... иди сюда! ... Вставай!.. Смит!.. Смит!
Ярол шептал все громче, все повелительнее — однако не решался шагнуть вперед, оторваться от двери.
И Смит встал — встал медленно и неуверенно, встал, как лунатик, как оживленный некромантом труп. Красные щупальца скользили по его ногам, свивались вокруг колен, ласкали, поддерживали, не давали упасть, вливали в безжизненное тело чужую, постороннюю силу.
— Уходи.— Смит говорил ровным, механическим голосом; жуткая экстатическая маска словно прилипла к его лицу.— Уходи. Оставь меня в покое.
— Смит! — отчаянно выкрикнул Ярол.— Послушай, Смит! Смит, ты меня слышишь?
— Уходи,— произнес все тот же монотонный голос.— Уходи. Уходи. Ухо...
— Только вместе с тобой! Ты слышишь? Смит! Смит! Я сейчас...
Память поколений заставила его смолкнуть на полуслове, холодным огнем обожгла позвоночник — алая, шевелящаяся масса поднималась с пола, обретала новую форму...
С губ Ярола сорвалось давно забытое имя бога, он вжался спиной в стену и поднял бластер. Воспитанный на древних легендах, венерианин знал, что произойдет дальше, и это знание было страшнее любых сомнений.
Бешено извивающиеся щупальца расступились, в просвете показалось человеческое — нет, получеловеческое! — лицо, сверкающие изумруды кошачьих глаз звали, приказывали...
— Шор! — с отчаянием выдохнул Ярол, заслоняя лицо рукой: за какую-то долю секунды страшный, завораживающий взгляд наполнил его тело сладкой, опасной усталостью, почти парализовал волю.
— Смит! — крикнул он, теряя последние крохи надежды.— Смит, ты меня слышишь?
— Уходи,— сказал голос, похожий и бесконечно непохожий на голос Смита.— Уходи.
Ярол плотно зажимал глаза рукой — и все же он знал, точно знал, что, раздвинув змеиные пряди, скрывавшие прежде смуглое, прекрасное тело, бок о бок со Смитом стоит очаровательная девушка, облаченная в живой, копошащийся ужас. И он чувствовал на себе ее взгляд, слышал в мозгу голос, приказывающий опустить руку, опустить руку, опустить руку... Он знал, что надежды нет. И это знание придавало ему новую, отчаянную храбрость — боится только тот, кому есть что терять. А голос то оглушительно гремел, приказывая прекратить напрасное сопротивление, опустить руку, провалиться в бездонную тьму узких, кошачьих зрачков, то вкрадчиво ворковал, нашептывал обещание безбрежного, невыразимого блаженства...
И все же Ярол выстоял перед сокрушительным напором, чудом — но выстоял. Чудо второе, еще большее: подняв бластер над головой и отвернув лицо в сторону, он пересек узкую комнату и попытался вслепую вытащить Смита. После долгого ощупывания пустоты, рука Ярола наткнулась на мокрое, тошнотворно липкое плечо землянина, но в тот же самый момент его собственную щиколотку захлестнуло что-то мягкое, бесконечно нежное, и он содрогнулся от грязного, отвратительного блаженства.
Ярол скрипнул зубами, вцепился понадежнее в плечо, покрытое слизью едва ли не гуще, чем щупальца, одно за другим обвивавшие его лодыжки, и чуть не отдернул руку, ощутив слабый, но безошибочно узнаваемый укол все того же отвратительного наслаждения.
Повелительный голос заглушал все звуки, все мысли. Ярол почти утратил контроль над телом, но продолжал борьбу. Сделав огромное, непомерное усилие, он вырвал Смита из змеиных объятий, услышал тошнотворное чмоканье щупальцев, неохотно расстающихся со своей добычей,— и с ужасом понял, что безнадежно запутался в тех же самых живых силках. Безнадежно, ибо лишь крошечная часть его рассудка продолжала сопротивление, а тело хотело капитулировать — мечтало капитулировать! — и в манящем, искушающем шепоте звучало торжество близкой верной победы...
— Шор! Шор и’данис...— Час назад Ярол и под страхом смертной казни не смог бы вспомнить эту детскую, наивную молитву,— Шор мор’ла-рол...