Черные деньги

Я сняла ночную рубашку, не знаю точно почему. Я просто хотела, чтобы он видел меня. Он говорил, что мое тело похоже на мужское лицо, длинное, мрачное, с красными глазами, безносое, как у сифилитика, и с глупой, маленькой бородой. — Она разглаживала руками грудь и живот и ниже к центру тела. — Он приказал мне убираться и сказал, что убьет меня, если я снова зайду в его личную комнату. Я сидела и смотрела, как занимается заря. Некоторое время спустя, когда совсем рассвело, я слышала, как он вышел и уехал на «фиате». Я отправила детей в школу и затем начала уборку дома. С тех пор и убираюсь.

— Вы сказали, что его нет в колледже?

— Нет. Звонили из деканата и спрашивали, не болен ли он. Я сказала, что болен.

— Он взял с собой револьвер?

— Не знаю. Я не была в кабинете и не намерена туда входить. Он так и останется неприбранным.

Я произвел быстрый обыск в кабинете. Пистолета не было. Я обнаружил в ящике письменного стола около двадцати вариантов первой страницы книги Таппинджера о французском влиянии на Стефена Крейна. Самый последний вариант, над которым Таппинджер работал, когда я пришел к нему в понедельник, лежал сверху на столе.

«Стефен Крейн, — гласило начало, — жил подобно Богу среди сверкающего города своего Разума. Где он обнаружил прототип для своего города? В Афинах, мраморного подобия Запада, или в божественных предначертаниях, завещанных нам Августином в его „Граде Божьем“? Или в Париже, городе искусства? Возможно, он смотрел на тело потаскушки с картины Мане. Возможно, блестящий град его интеллекта был сотворен из созерцания грязного разврата».

Для меня это звучало как тарабарщина. И это свидетельствовало, что Таппинджер сходил с ума, и началось это еще тогда, когда я первый раз пришел к нему.

Помимо бессмысленной рукописи на столе лежал черновик тех пяти вопросов, которые он составил для Мартеля. Ознакомившись с ними так, как они представились Таппинджеру, я понял, что они имеют для него личную значимость. Он использовал их, возможно, бессознательно для общения с теми силами, которые толкали его к самому обрыву: опасная сексуальная связь, лицемерие, чувство вины, боязнь тюрьмы. Человеческая душа, заключенная в железу внутренней секреции.

Если для меня вопросы звучали слишком однобоко, то потому, что это были своего рода ответы, составленные Таппинджером в соответствии с его представлениями и моральным состоянием. Я вспомнил с некоторым удивлением, что ответом на пятый вопрос был Сартр, и подумал, что это было связано с тем спектаклем на студенческом вечере семь лет назад, когда ставилась пьеса Сартра.

Глава 34

Отсутствие револьвера означало, что он у Таппинджера. Я вышел из дома и достал свой пистолет, лежавший в багажнике машины. Поскольку на улице бегали ребятишки, я вошел в дом вставить патроны.

— Вы собираетесь убить его? — спросила Бесс. Она уже начала чувствовать себя вдовой.

— Я не воспользуюсь им, если он меня не заставит. Возможно, я должен буду защищаться.

— Что будет с детьми?

— Это уж вы решите, что делать.

— Почему я должна? — она сказала это голосом маленькой девочки. — Почему это было должно случиться со мной?

«Вы вышли замуж не за того человека, в не то время и не по той причине», — сказал я ей про себя. Но не было никакого смысла произносить это вслух. Она уже знала это. Фактически, она сама мне это говорила все время с тех пор, как я встретил ее.

— По крайней мере, вы остались живы. За это надо сказать спасибо судьбе.

Она подняла руки в жесте отчаяния, почти угрозы.

— Я не хочу остаться в живых таким образом. Не таким путем.

— Таким тоже можно. Жизнь, которой вы живете, может быть вашей собственной.

Будущее пугало ее.

— Не оставляйте меня наедине с собой.

— Я должен это сделать. Почему бы вам на время не пригласить одного из ваших друзей?

— У нас нет друзей. Они отошли от нас давным-давно.

Она казалась потерянной, лишней в своем собственном доме. Я попытался поцеловать ее на прощание. Это была неудачная мысль. Ее губы не реагировали, тело словно одеревенело.

Мысли о Бесс не покидали меня, тяжелые и горькие, всю дорогу через город к дому Фэблонов. Возможно, где-то в подсознании, где плавают чудовища в холодной темноте, Бесс была даже увлечена этой любовной историей своего мужу.

Джинни была дома, и он находился с ней. Серый «фиат» стоял под дубом. Когда я постучал в переднюю дверь, они ответили сразу оба. У него были красные глаза и бледное лицо. Она дрожала.

— Может быть, вы заставите его замолчать, — сказала она. — Он говорит часами не останавливаясь.

— О чем?

— Я запрещаю тебе говорить. — Голос Таппинджера был хриплым и какой-то неестественный. — Убирайтесь отсюда, — обратился он ко мне.