Черные дни в Авиньоне (СИ)

— Верно, — с чистой совестью согласился ангел.

— Лгать вы не умеете, это мы уже установили. К сочинительству тоже не склонны, разум имеете в высшей степени здравый, то есть приходится исключить вероятность того, что вы внезапно повредились в уме и возомнили себя долгожителем… Значит, остается одно, — торжествующе заключил он, — вы говорите правду и, следовательно, я беседую с величайшим алхимиком мира! Который всем соблазнам и почестям предпочел труд скромного книгохранителя. И это, признаюсь, восхищает и удивляет меня значительно сильнее, чем сама данность долгой жизни.

— К сожалению, ваше предположение ошибочно: я не алхимик. И ровным счетом ничего не смыслю в этой науке.

Вильгельм нахмурился.

— Хотите сказать, эликсир вечной молодости достался вам случайно? По наследству? Или вы украли его?

— Ничего из перечисленного. Я не принимал и не принимаю никаких эликсиров.

— Да кто же вы такой?!

— Бывший страж Восточных врат. Состою в чине Начал, но здесь это едва ли что-то значит.

Азирафель отошел в середину комнаты, чтобы ничего не задеть, и поднял крылья.

К его невероятному облегчению, Вильгельм не лишился чувств и даже не бросился на колени.

— Ангел? О, вот и разгадка вашей способности видеть в полной темноте, а также того, почему от вас всегда хорошо пахнет. Долгожитель все равно остается человеком со всеми миазмами, присущими плоти, тогда как небесное создание обладает совершенной чистотой…

Вильгельм разглядывал небожителя, и на его лице все сильнее проступало скептическое выражение.

— Хм, позвольте… отчего вы… или ты? Как мне следует обращаться к божьему посланнику, если и к самому Господу мы в молитвах обращаемся на «ты»?

— Как вам будет удобнее, мне решительно все равно.

— Тогда все-таки «вы». Так вот: отчего ваш облик настолько… земной?

— Но не представать же мне в ипостаси огненного колеса, тут кругом бумага, книги…

— Нет-нет, я не о том. Все известные свидетельства явления ангелов описывают их как прекрасных, воздушных существ, кои не относятся ни к мужескому, ни к женскому полу. Вы же, не в обиду будь сказано, выглядите как обыкновенный мужчина на пороге зрелости, упитанный и в меру миловидный. В вас, еще раз прошу простить, не замечается ничего горнего. Признаюсь, если бы не крылья, я бы решил, что вы просто неудачно пошутили.

Азирафель развел руками:

— Вот такое тело выдали… выбирать не приходилось. Я к нему привык.

Вильгельм обошел его кругом, старательно отклоняясь от белоснежных перьев.

— Ангел, который любит вкусно поесть, знает толк в вине и обожает книги. Ангел, избравший удел простого библиотекаря… Можно было бы предположить, что вы падший, но в вашем поведении нет ни гордыни, ни зависти, ни отчаяния.

Азирафель подумал, что у Кроули эти качества тоже не слишком заметны. Если, конечно, не считать проявлением гордыни его неизменное желание красоваться и выдумывать диковинные наряды.

— Какая же цель у вас среди смертных, господин Азирафель?

— О, пожалуйста, без «господина»! А цель… ну, склонять к добру, внушать монархам кротость и милосердие…

— И вы пытались таким образом спасти душу Людвига Баварского? — в вопросе сквозила едва скрываемая насмешка.

— Мне почти удалось… если бы он еще не уезжал так часто из Мюнхена… — Азирафель поймал себя на мысли, что перед этим смертным ему почему-то сильнее стыдно за свою лень, чем перед Гавриилом.

Вообще этот старик все сильнее изумлял его. Вильгельм не просто ничуть не боялся небесного посланника: он даже не благоговел. И не заискивал, хотя именно это проявлялось в поведении смертных чаще всего. При всем том ангел готов был поклясться, что старый францисканец отнюдь не считает себя святым и прекрасно понимает, с кем имеет дело. Очевидно, ему хватало мужества быть готовым самостоятельно отвечать за свои грехи и никого не просить об избавлении. Бессмертный смотрел на смертного и в тот момент больше всего желал поделиться с ним своей вечностью.

— В Авиньоне, вероятно, вы займетесь папой, поскольку других самодержцев тут не водится?

— Уже занимаюсь, — признался Азирафель.

— Внушите ему мысль о скромности и воздержании, пока он не разорил весь Прованс.

Вильгельм еще раз обошел вокруг небожителя, всматриваясь в каждую черту лица и складку одежды. Особенно его заинтересовали крылья. Из складки рясы на груди он извлек рогульку с двумя стеклышками, водрузил на крючковатый нос и принялся разглядывать перья.

— Не сочтите за дерзость, но могу ли я попросить…

— Трогайте пожалуйста, ничего с ними не станется, — рассмеялся Азирафель, угадав его просьбу. — Я бы предложил вам несколько перьев для письма, но они не годятся, слишком мягкие.

Вильгельм, затаив дыхание, кончиками пальцев провел по сияющему белоснежному пуху и озорно улыбнулся:

— Я никогда не встречался с ангелами лицом к лицу, но готов поклясться спасением души: вы самый странный из них. И какое счастье, что вы именно таков!

А потом вздохнул:

— Но все-таки жаль, что вы не алхимик.

Глава 8. Искушение Климента VI