Черные души праведников

– Их души больше не терзаются болью, – сказала Вера Ивановна. – Они исцелены.

Никто из бывших прокаженных больше не произнес ни слова. Светлые, сияющие силуэты стали таять, растворяться в хрустальном воздухе, рассыпаясь золотыми искрами. Несколько мгновений – и место, где только что стояла сплоченная группа, опустело.

Ольга первой очнулась от потрясения и заметила, что стало происходить дальше.

– Смотри! – воскликнула она, схватив Матвея за руку. – Невероятно!

Сверкающее свечение померкло, но было все еще светло. Навы, стоявшие на поляне, тоже стали исчезать, рассеиваться, как предрассветный туман.

– Они уходят, – сказал Матвей.

– А мама и папа?

Вера Ивановна обернулась к Диане.

– Будь спокойна, детка. Твои родители тоже уйдут, – негромко сказала она. В глазах блестели непролитые слезы. – Я знаю, о чем говорю. Мой Боря попрощался со мной.

Иван Александрович стоял чуть поодаль и не слышал, о чем беседуют его товарищи. Вокруг него была пустота – но пустота особая, наполненная лишь ему понятным смыслом. «Таинство», – вертелось в голове.

Происходящее захватило его настолько, что он не мог говорить. Даже дышать стало сложно – он словно забыл, как это делается. Будто находясь в другом измерении, стоял и смотрел на людей, среди которых прошло его детство, видел их полузабытые лица, которые таяли на его глазах, как сахар в стакане с кипятком.

– Прощайте, – мысленно шептал он. – Я надеюсь, вы обретете покой!

Одна из фигур внезапно отделилась от остальных. Она не исчезала, но двигалась прямо к Ивану Александровичу.

– Здравствуй, Йован! – сказал отец. – Прошу, не бойся меня.

– Тата… – только и сумел выговорить он. – Тата…

А еще вдруг понял, что снова стал ребенком – худеньким шестилетним мальчиком, которому так важно было, чтобы его любили.

– Я был несправедлив к тебе, сынок. – Ни разу в жизни, никогда прежде он не называл так Йована. – Я был груб и жесток, сделал тебе много зла. Прости меня… Прости, я так сожалею об этом.

Йован не мог больше сдерживаться и заплакал. Но сейчас он не стыдился своих слез.

Отец подошел еще ближе, опустился на колено. Взял Йована за плечи, и лицо его оказалось близко-близко.

– Ты поступил как настоящий мужчина. Я бесконечно горжусь тобой, сынок. И я так благодарен тебе – все мы благодарны. Ты спас нас. Теперь все мы свободны. Ты вырвал нас из лап тьмы и смерти.

– Смерти? – спросил Йован. – Но разве ты не умер?

Отец покачал головой и улыбнулся.

– Смерти не существует – есть только новое рождение. – Он обнял мальчика и прижал к себе. – Я думаю, пришло время тебе самому убедиться в этом.

– Ты хочешь забрать меня с собой, тата?

– Пойдем, сынок. – Отец встал и протянул Йовану руку. – Ты сделал все что нужно и теперь должен отдохнуть. Я хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, тата.

Йован вложил ладонь в руку отца, и вместе они пошли вперед – и одновременно ввысь.

Что-то изменилось – мальчик поначалу не понял, что именно, но быстро сообразил:

– Посмотри, тата! Я больше не хромаю! – закричал он и засмеялся от счастья. – Я иду так же, как ты!

Отец, словно бы и не удивившись этому, смеялся вместе с ним.

Йован и его тата шли и шли, удаляясь все дальше, не размыкая рук, продолжая говорить о чем-то.

Они не видели, что по покинутой ими поляне в отчаянии мечутся четверо людей. Не слышали, как эти люди кричат и плачут, причитая над распростертым на земле бездыханным телом старика.

Тем временем небо на востоке розовело. Вставало солнце, занимался рассвет. Время навей прошло, чтобы больше никогда не наступить.

Эпилог

Его разбудил аромат кофе, словно он был героем рекламного ролика. «Какая пошлость», – мелькнуло в голове.

Все тело ныло и болело, как будто он с вечера переусердствовал в тренажерном зале. Или всю ночь разгружал фуры на продовольственном складе – было такое в далекой юности.

Матвей сбросил одеяло и открыл глаза. На широкой двуспальной кровати, застеленной канареечно-желтым в тонкую синюю полоску бельем, он лежал один.

Ну конечно. Запах кофе. Она уже встала и ушла на кухню.

«Она?»

Он отмел не успевшую оформиться мысль и встал. Голова слегка кружилась и побаливала – с правой стороны сильнее. Матвей поднял руку и осторожно ощупал череп. Коснувшись шишки на лбу, зашипел от боли.

«Я что, перебрал вчера и подрался с кем-то? Или упал?»

Ладно, позже разберемся. Он бросил взгляд в сторону окна. Занавески были плотно задернуты. Что там, за ними?

Отвернувшись от окна, Матвей нахмурился, потому что вспомнить не удавалось.

Прикроватный коврик был маленьким, пришлось наступить на холодный пол, чтобы дотянуться до джинсов и водолазки, которые висели на спинке стула. Пол неприятно холодил ступни, но, к счастью, на глаза сразу же попались тапочки. Серые, казенно-больничные.

Полностью одетый, Матвей вышел из спальни. Вторая комната была просторной и чисто убранной. Все вещи на своих местах. Как раз так, как ему нравилось.