О национальном составе русских и татарских войск, встретившихся на Куликовом поле, мы уже рассказали. Напомним читателям еще раз о том, что соседи бросили князя Дмитрия на произвол судьбы. Ему не помогли не только Новгород, Тверь или Рязань, но даже его родственник, Нижегородский князь Дмитрий Константинович. А это означает, что ни один из владетельных князей не рассматривал предприятие Дмитрия Ивановича как общерусское дело. Похоже, соседи прекрасно понимали, что прав у Московского князя не больше, чем у Мамая, поэтому и заняли позицию вооруженного до зубов нейтралитета. Если бы ордынский поход угрожал всем без исключения русским землям, а не единоличной власти Дмитрия, то совершенно невозможно себе представить, чтобы от него отвернулись решительно все. По крайней мере, на Руси такого не бывало ни до, ни после Куликовской битвы.
Заслуживает всяческого внимания и беседа преподобного Сергия Радонежского с князем Дмитрием. Дело в том, что история с живейшим участием церкви и благословением Московского князя «на бой кровавый, святой и правый» имеет более позднее происхождение, а из летописных источников нам известно, что сначала Сергий уговаривал Дмитрия уступить татарским требованиям. Скажите на милость, уважаемые читатели, разве мог подобным образом, да еще публично, повести себя православный священник, если бы целью Мамая в действительности было упразднение христианской веры и замена ее на магометанскую? Очевидно, преподобный Сергий тоже хорошо знал, что претензии у Мамая к Дмитрию совсем иного свойства.
Двигаемся дальше. Из хроник известно, что Московский князь взял с собой в поход десять купцов-сурожан, имевших торговые представительства в крымском городе Суроже (современный Судак), колонии генуэзцев. В. Н. Татищев полагал, что сурожские купцы финансировали поход Дмитрия. Авторы «Другой истории Руси» разделяют точку зрения русского историка. Но если обратиться к летописным источникам, дело предстает совсем в другом свете. Хронист специально уточняет, что купцов взяли для того, чтобы они «рассказали в дальних странах, как люди знатные», то есть рассказали о грядущей битве с Мамаем. Нелепая какая-то вытанцовывается история. Неужели в других странах и без того не узнали бы, кто с кем сражался и кто победил? Зачем из-за такого пустяка тащить за собой специальных людей? Вы только представьте себе на минуту: занятых людей отрывают от серьезного дела, приказывают собраться в 48 часов и выступить в поход с княжеским войском, а потом рассказать без утайки, чем на Куликовом поле дело кончилось. Бред какой-то.
А если все-таки не бред? Если на мгновение допустить, что Дмитрия занимает не исход битвы как таковой, а нечто совсем другое? Ведь согласно нашей реконструкции у Мамая на московское княжение прав не меньше, чем у Дмитрия. Кроме того, не исключено, что на российских просторах есть и другие силы, не стесняющиеся высказывать соответствующие претензии. То есть у Мамая есть своя правда, у Дмитрия — своя, а у кого-то еще — и вовсе третья. В этой ситуации Московский князь крайне заинтересован, чтобы «мировая общественность» узнала именно его версию событий, что автоматически означает, что существуют иные, неправильные (с точки зрения Москвы) версии. Сражение еще даже не началось, а Дмитрий уже подготовил людей, готовых о нем поведать, так сказать, urbi et orbi, ибо опасается, что хождение может получить версия ему невыгодная. Как иначе можно объяснить присутствие в войске московского князя серьезных людей с весом и репутацией, которые должны рассказать
Между прочим, денежную сторону дела при этом выкидывать за борт нет никакой необходимости. Одно другому ничуть не мешает. Поражение Москвы наверняка не лучшим образом отразилось бы на бизнесе купцов-сурожан, поэтому они вполне могли финансировать проект Дмитрия.
Еще загадочнее история, приключившаяся с иеромонахом Даниилом. В рамках традиционной версии она вообще не имеет никакого разумного объяснения. Упомянутый иеромонах долго служил при храме в Орде, на дух не выносил Дмитрия Ивановича и яростно с ним спорил. Причиной этой затянувшейся тяжбы стало стремление Московского князя назначить митрополитом всея Руси своего собственного кандидата — протопопа Митяя, что Даниила, разумеется, решительно не устраивало. А вот затем происходит странное. Задолго до Куликовской битвы Даниил оставляет Орду и поселяется в Троице-Сергиевой лавре, где сразу же занимает жесткую и последовательную антиордынскую позицию. Развернув кипучую проповедническую деятельность, он призывает князей забыть старые обиды, прекратить распри и выступить единым фронтом против ненавистной Орды. Было бы логично предположить, что такой несгибаемый борец за правое дело примет живейшее участие в готовящемся походе и займет в стане Дмитрия подобающее ему место.