«Черные эдельвейсы»" СС. Горные стрелки в бою

Сегодня, в данный момент, я более четко представляю себе то, как все происходило. Помимо политического и военного руководства Третьего рейха вся система СС, включая и войска СС, признана организацией, ответственной за военные преступления. Я не полностью понимаю все эти обвинения, но полагаю, что нас будут считать виновными за ужасные злодеяния военных лет, ставшие известными во всем мире. Члены этих организаций будут осуждены в соответствии с приговором международного трибунала. Теперь все приобрело строго официальный характер — мы признаны шайкой преступников.

* * *

Эта новость, напечатанная черным по белому, сродни удару, усиливающему вдвое то потрясение, которое вызвано фактами самих преступлений. Солдаты моей части были фронтовиками, добровольцами, верившими в правое дело и воинский долг, самоотверженно защищавшими свою родную страну. Разве можно представить себе большее оскорбление, чем посягательство на честь воинов, названных шайкой преступников? Разве можно приравнивать идеализм к звериной жестокости?

Это было в марте, на третий день нашего пленения, когда мы впервые испытали на себе презрение победителей. В течение двух дней мы находились в плену у одной из фронтовых частей армии США. (Много лет спустя я узнал, что это было подразделение американской 94-й пехотной дивизии. — Прим. автора.) Окруженные моим собственным полком, американцы и несколько наших солдат, которым посчастливилось остаться в живых, прятались от артиллерийского обстрела немецких войск, сидя в погребе какой-то фермы, делясь с американскими военными нашими скудными пайками, не уверенные в том, кто к кому попадет в плен на следующий день. Как только американцы прорвали нашу линию обороны, они с головокружительной скоростью переправили нас в тыл, где сразу же подвергли допросам. Прежде всего мы лишились внешних атрибутов нашей гордости: эмблем «эдельвейса», петличек и нарукавных нашивок с названием нашего полка. (Название нашего полка — «Рейнхард Гейдрих» — было присвоено нам в 1942 году, после того как Гейдрих был убит в Праге чешскими диверсантами. Гейдрих стал рейхспротектором Чехии и Богемии в 1941 году. До этого он возглавлял СД и активно участвовал в подготовке мероприятий по массовому уничтожению еврейского населения различных европейских стран. В свете этого в послевоенные годы название полка вряд ли могло быть источником солдатской гордости. — Прим. автора.) У нас также отобрали часы, а у меня лично — перстень-печатку с нашим семейным гербом. Это сделал американский офицер с бесстрастным, как камень, лицом.

* * *

После этого начались допросы. Меня вызвали в первую палатку. Допрос проводил человек, который говорил по-немецки бегло, с легким австрийским акцентом. Мои ответы записывались: имя, звание и — поскольку мои нарукавные нашивки были спороты, — название полка. Дело приняло крутой оборот, когда я утаил сведения о нашем местонахождении в последние недели и дни войны, наивно уповая на положения Гаагской конвенции, допускающей отказ военнопленного разглашать военную тайну. Это была неслыханная дерзость с моей стороны. Мой дознаватель начал кричать, что наши войска известны всевозможными зверствами и, в частности, расстрелами американских военнопленных. Права, определенные этой конвенцией, нами утрачены и существует много способов заставить нас говорить правду. Я услышал название Мальмеди и понял, что в этом местечке боевая группа 1-й танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» расстреляла группу американских военнопленных. Именно по этой причине они хотели знать, где воевал в те дни каждый из нас. На этом допрос закончился, и меня выпроводили из палатки, в которую тут же втолкнули следующего пленного, и та же самая процедура возобновилась.

Нас набралось десять человек. Нашу группу отвели в стойло какого-то сарая и велели построиться в одну шеренгу напротив кирпичной стены. Перед нами появились два охранника с винтовками наперевес. Резко прозвучали две команды: закинуть руки за голову и повернуться лицом к стене. Лязгнули затворы винтовок. Я подумал: «Таким образом нас хотят заставить отвечать на их вопросы. Они застрелят одного из нас и выжмут необходимые сведения из всех остальных. Такие сведения представляют для них большую важность, и поэтому убивать одного человека они не станут, потому что остальные девять превратятся в свидетелей нового военного преступления. Расстреляют ли они всех нас? Нет, вряд ли, это тоже не имеет смысла».

Мы безмолвно ждали дальнейшего хода событий. Вскоре прозвучала еще одна команда, отданная другим голосом, значения которой я не понял. Новый щелчок затворов. Мы повернулись кругом и под пронзительные крики «Пошли! Пошли!» были препровождены в какую-то деревянную хибару, где провели ночь, скорчившись от сильного холода.