Черные яйца

С одной стороны, было чрезвычайно мерзко идти на свидание с молодым и явно нештатным гэбэшником. Полянский знал этот сорт людей еще по университету. Все эти члены комсомольских добровольных дружин, все эти активисты, общественники, стучащие на ближнего своего и следящие за каждым шагом не то что простых смертных студентов, не имеющих отношения к всемогущей Конторе, но и друг за другом – порой, даже с большим пристрастием, – вся эта сволочь, строящая свои карьеры на подсиживании товарищей, – как они надоели Полянскому в свое время!

Он не был наивен и знал, что с окончанием высшего учебного заведения проблемы с властями не закончатся, а, возможно, наоборот, усугубятся, но, несмотря на это знание, пребывал в некотором смятении духа.

С другой стороны – в первый раз за много дней Полянский не думал о том, что любой встречный мент несет для него потенциальную опасность. Сейчас он не боялся ни людей в серой форме, ни переодетых в штатское, ни ушлых комсомольцев, помогающих милиции отлавливать на улицах тунеядцев, отлынивающих от всеобщей трудовой повинности, ни даже штатных агентов КГБ, шпионящих за антиобщественными элементами, разлагающими народные массы диссидентами, к числу которых Полянский причислял и себя. Надо сказать, не без оснований.

Несмотря на то, что утренняя гигиеническая тошнота не принесла обычного облегчения (интимный процесс был отравлен телефонным звонком неведомого комитетчика), несмотря на грязь под ногами и летящий в лицо снег, который оказался вовсе не таким пушистым и легким, каким выглядел из окна, настроение Полянского стремительно улучшалось. Одной из основных черт его характера был здоровый авантюризм – он любил бросаться очертя голову в неизвестность, не пугался ее, а, напротив, получал удовольствие от процесса познания неведомых до поры сторон окружающей действительности. И хотя свидание с кагэбэшником было мало похоже на поездки автостопом в Азию или в Сибирь, которые практиковал Полянский уже несколько лет, элемент неизвестности и непредсказуемости будоражил, вбрасывал в кровь адреналин и, как ни странно, не оставлял места банальному страху.

Ему не хотелось думать о том, как он будет выкручиваться, ловчить и стараться выйти из столкновения с органами с минимальными потерями, а то, глядишь, и вовсе без потерь. Более того, если вспомнить принцип, исповедуемый Томом Сойером, принцип покраски забора, когда тяжелый, изнурительный и ненужный тебе труд превращается в легкий, необременительный и веселый способ заработка – то, вполне возможно, что с этой беседы можно будет даже что-то поиметь для себя лично. Например, информацию о том, кто же из его непосредственного окружения является стукачом. Они ведь есть, наверняка есть, их не может не быть.

Кто угодно может оказаться стукачом, любого могут подловить и поставить перед выбором – либо крупные, очень крупные неприятности, либо вполне спокойное, тихое существование, вот это самое пресловутое чувство защищенности, которое испытывал сейчас Полянский, – ни менты тебя не заберут, ни дружинники не пристанут. Точнее, пристать-то могут, но тут же отстанут. И не каждый способен сделать выбор в пользу неприятностей.

Стукачом может быть и молодой пьяница Огурец, и Леков, вечно таскающийся с марихуаной в кармане, совершенно, кажется, чуждый конспирации беспредельщик. Кто угодно. Такая сучья жизнь.

Полянский посмотрел на часы – дешевая «Ракета» на истершемся, готовом порваться ремешке болталась на худом запястье – и решил, что имеет полное право похмелиться.

В распивочной на углу Чайковского не было никого. Точнее, один посетитель имелся – низкорослый мужичок в бесформенном сером пальто стоял в углу, отвернувшись от мира и упершись тяжелым, что ощущалось даже со спины, взглядом в стену, в одной руке он держал стаканчик с водкой, в другой – бутерброд с холодной котлетой.

Полянский пошарил в кармане куртки, вытащил горсть мелочи, посчитал наличность – хватало как раз на такой же набор.

«Прекрасный легкий завтрак», – вспомнил он фразу, прочитанную когда-то в одной из московских пивных.

«О чем же это было написано? – подумал он, поднося ко рту стаканчик с водкой. – И почему – в пивной? Издевательство какое-то. Легкий завтрак...»

– Так, документики попрошу! Полянский едва успел проглотить водку, как веселый голос за спиной прервал неспешное течение его мыслей.

– Документики, граждане, приготовили. Полянский, не оборачиваясь на хотя и произнесенный легкомысленным тоном, но вполне властный призыв, откусил кусок котлеты, поставил стаканчик на потрескавшуюся от старости или от горя мраморную столешницу и только после этого неторопливо повернул голову.

Обычное дело. Двое милиционеров в форме, двое штатских отвратительно-комсомольской наружности.