Черные яйца

– Дашь, – строго вымолвил Леков. – Ты хороший человек, Рома. Ты не можешь не дать мне водки. А ваше говнище... – он снова посмотрел на Отрадного, – ваше дерьмо покатится по стране, и все в нем утонет. Ты не смотри на меня так, не смотри. Не обижайся, вообще-то. Я ведь правду говорю. А на правду – чего на нее обижаться? Правда – она и есть правда. Против правды не попрешь. Точно, Рома?

– Ты о чем? – Кудрявцев пожал плечами. – Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я имею в виду, что господин Отрадный имеет в виду невиданный прогресс в области популярной музыки. Грядущий прогресс, конечно. Так ведь, господин артист?

– Пошел ты, – огрызнулся Отрадный. – Тебе этот прогресс не грозит.

– О-о! Какая жалость! – воскликнул Леков. – Какая, блядь, жалость! Не попаду я в вашу тусовку! Не согреют меня огни большого города!

Он быстро крутанулся на триста шестьдесят градусов, обозревая окрестности. Девушку Наташу он при этом, каким-то хитрым образом, не выпустил из рук, она только качнулась и снова обрела равновесие.

– Только... – Леков понизил голос, – только не будет уже большого города. Была Москва большим городом. – Он махнул рукой на сталинские здания Кутузовского проспекта. – Была... А скоро ничего от этого всего не останется.

– Это почему же?

Кудрявцев положил руку на плечо Отрадного, который снова хотел вступить в дискуссию.

– Подожди, Сережа. Так почему же, Василий?

– Потому что – ты говоришь – Горбачев... Не в нем дело. Дело в том, что империя себя изжила. Не Горбачев, так кто-нибудь другой даст первый толчок. И все рухнет. Все. Но мне начхать. Мне это даже интересно. Мне это нравится. Но этого самого искусства, о котором так долго говорили господа прогрессивные композиторы, – его не будет. Вы, композиторы хреновы, – он снова обращался к Отрадному, – вы почву подготовили. Своими псевдорусскими стенаниями. Своими проститутскими песнями. – Леков перевел дыхание. Девушка Наташа внимала его словам с благоговением, сходным с религиозным экстазом. – Вы все – шлюхи...

– Слушай, ты! – начал было Отрадный, но Кудрявцев снова не дал ему высказаться, принявшись что-то шептать в ухо артиста, отчего тот замолчал и даже улыбнулся.

Леков, тем временем, продолжил:

– Шлюхи, я сказал! Играете на власть... Все вы, вся ваша кодла – прихвостни царские. Что вам прикажут, то и поете. Что разрешат – выставляете как свою заслугу. «Мы пробили»... «Мы протолкнули»... Лукашина эта ваша, мама, понимаешь... Подсадили всю страну на совковую пошлятину, на блятняк трехаккордный... Рома! Ты, вот, меня поймешь...

– Я понимаю, Василий, – начал было Кудрявцев, но Леков, увлекшись, не дал ему договорить.

– Империя рушится. Это историческая закономерность. С империями это, вообще-то, бывает. И что же будет? Люди привыкли быть нищими. Рухнут стены – все кинутся разгребать обломки. Тащить к себе в конурки... Деньги станут главным и единственным законом. Ну, это, конечно, простительно. Несколько поколений нищих – изголодались, соскучились по денежке... Тем более что вообще никто, почти никто, не знает, что такое деньги... И вы, вы, проститутки, вы первыми броситесь за этими самыми деньгами. Легко будет. Народ будет просить «Калинку-малинку», а вам-то с вашей школой – чего не сбацать? И будете бацать, будете. Дедушка русского рока... Будешь «Мурку» петь, никуда не денешься. Все вы будете тюремную романтику наяривать с утра до ночи и с ночи до утра. Вот что будет! Понял, ты, композитор? Понял, какое светлое будущее тебя ждет? А Москва – Москва станет отстойником. Это судьба всех империй. Всех имперских столиц. Что сейчас с Питером? Отстойник Российской империи. А Москва станет помойкой Советской империи. Это наверняка, это я точно знаю.

– Откуда же ты это знаешь? Видение было? – спросил Кудрявцев.

– Да, – серьезно ответил Леков. – Не веришь?

– Ну, почему... Всякое в жизни случается.

– Это точно. Так что, огнями этого, – Леков показал подбородком на Триумфальную арку, – огнями этого небольшого города меня не соблазнишь.

– Да кому ты нужен? – снова начал Отрадный и осекся.

Леков вдруг побледнел так, что лицо его почти засветилось в полумраке ночного проспекта, губы сжались, пот на лбу не то что выступил, а полился ручьями. Девушка Наташа отшатнулась – кавалер сделал какое-то неловкое движение рукой, почти оттолкнув девушку Наташу в сторону, схватился освобожденными руками за живот, согнулся, разогнулся и, закатив глаза, повалился на бок, звонко стукнувшись виском о теплый, не успевший остыть от дневного жара асфальт.

– Что такое?! – крикнул Роман, бросаясь к лежащему без движения музыканту. – Василий! Что случилось?!

Кудрявцев присел рядом с Лековым, одной рукой приподнял его голову, другой стал искать пульс на шее.

– Мать вашу! – крикнул он через несколько секунд. – Пульса нет! Сережа! «Скорую», быстро! Звони! В автомат! Наталья! Лови машину! Пулей!

Девушка Наташа с ужасом смотрела на лежащего Лекова и не двигалась с места.

Глава пятая СИЛА И СЛАВА

Нам с тобою повезло в отношении всего.

А. Панов