Черные камни

С хвоста колонны к нам бежал, хлюпая по лужам, начальник конвоя и, стреляя в воздух из пистолета, неистово орал:

— Стреляй! Стреляй, … вологодский лапоть! Взведи затвор и нажми на спуск! Он же вышел из строя! Он напал на тебя! Приказываю: стреляй — или я сам тебя сейчас пристрелю! Рядовой Сидоров! Выполняйте приказ!..

Картавый все шел на солдата, а тот прижался спиною к серому забору. В глазах его был ужас. И руки его дрожали мелкой, гадкой дрожью вместе с автоматом. Он просто не понимал, что такое делается, он никогда не видел и не слышал ничего подобного: безоружный человек шел грудью на направленный в него автомат. Солдат оцепенел от страха. Если бы он начал стрелять (а он выпустил бы со страху все 72 пули одной очередью), я, как и Картавый, как и многие другие, был бы убит, — я стоял почти рядом, чуть позади Картавого.

Картавый, видя, что начальник конвоя уже близко, смачно плюнул конвоиру в лицо и спокойно вошел в строй. Теперь его уже нельзя было застрелить.

Подбежавший запыхавшийся начальник конвоя быстро выстрелил из пистолета ТТ в голову рядового Сидорова. Рядовой Сидоров неловко упал на сухое место под забором. Затем последовал приказ:

— Ложись! Всем заключенным — ложись!

Все заключенные тоже упали, легли в жидкую грязь на дороге. Младенцы и женщины плакали. Лежали мы в грязи часа два — пока не прибежало на выстрелы лагерное и охранное начальство. Пока составлялся начальный протокол обо всем происшедшем. Из разговоров я узнал, что Картавый — тяжеловозник (то есть имеет предельно высокий срок заключения — 25 лет, ссылки — 5 лет и поражение в правах на 5 лет). Лежа в жидкой тайшетской грязи, мы и познакомились кратко. Он сказал мне, что зовут его Фернандо-Рафаэль, но можно звать Федор или Федя, что родился он в 1925 году и мальчиком был привезен в Москву после поражения республиканцев во время гражданской войны в Испании. Он был из испанских детей, спасенных Сталиным от Франко.

Когда нас наконец привели к воротам пересылки, впустили внутрь по счету и стали выкликать заключенных по фамилиям, я был удивлен обилием тяжелейших статей, по которым был осужден мой новый знакомый. Когда старший надзиратель открыл его личное дело и с трудом прочитал его первую трудную фамилию по складам:

— Пе-ла-и-о?

Фернандо вышел из строя и бодро продолжил:

— Пелаио, Фернандо-Рафаэль! 1925 года рождения. Он же Смирнов, он же Емельянов, он же Степапюк, он же…

— Ладно! Хватит! Говори статьи!

Фернандо без запинок стал называть статьи Уголовного кодекса РСФСР, по которым он был осужден. Смысл статей он в своей «молитве», естественно, не объяснял — они всем были известны, — но я для читателя разъясню в скобках:

58-1-а (измена Родине гражданским лицом), 58-8 (террор), 58–14 (саботаж), 59-3 (вооруженный бандитизм). Указ «два-два» (хищение государственной собственности). Далее он стал называть более легкие статьи: за подделку документов, побег из ссылки, переход границы и т. п. Здесь старший надзиратель прервал его:

— Хватит! Срок?

— Двадцать пять.

— В наручники его и в БУР! В пятый угол!

Статьи были чудовищные.

Когда очередь дошла до меня, я выпалил свою «молитву»:

— …он же Раевский, 1930 года рождения. 19-58-8, 58-10 1-я часть, 58–11. Особое совещание. Десять лет.

— Откуда бежал? Когда?

— Ниоткуда я не бежал и бежать не думал!

— А почему у тебя написано: «склонен к побегу?» Почему тебя в наручниках положено водить?

— Ей-богу, не знаю!

— Почему он без наручников?! — взревел старшина уже не на меня. — В БУР его тоже, в пятый угол…

В БУРе (а на Тайшетской пересылке Озерного лагеря БУР был теплый, рубленый, деревянный) Фернандо рассказал мне историю своей жизни и своих приключений.

Первый свой срок Фернандо получил, по его словам, за какое-то мелкое несогласие с Программой испанского комсомола. Собрание (конференция или съезд) проходило в Москве. Фернандо взяли наутро после выступления. Судило его Особое Совещание. 5 лет по статье 58-10 УК РСФСР, хотя он был подданным Испанской республики и паспорт соответствующий имел. И загудел он в Сибирь. Наверное, в смысле географическом это было правильное решение. Ведь Испанской республики в то время — увы! — не существовало. Не отправлять же его к Франко в мадридскую тюрьму.

В Фернандо жила неукротимая жажда свободы. Отбыв пятерку в лагере (1943—1948), он бежал из ссылки, пытался перейти государственную границу. Все эти вольные порывы, включавшие угон автомашины, перестрелку с пограничниками и т. п. и отразились в его формуляре тяжелыми статьями. А человек он был незаурядный и славный.