Черные камни

В красном углу горела, теплилась лампадка перед иконою Богородицы.

– Давайте сядем, поговорим. Расскажите мне все про Федю, как вы там жили, в хабаровском крае. Как, что случилось с ним. Все рассказывайте.

Девушка лет двадцати накрыла стол белой скатертью («Это внучка моя от старшего сына, Катя»).

– Помянем Феденьку по православному обычаю. И Мария Анисимовна достала из шкафчика и протерла полотенцем бутылку московской водки с зеленой этикеткой и белой сургучной головкой. Катя (не сама, а по приглашению Марии Анисимовны) присела к столу. Выпили, помянули, и я стал рассказывать, как хорошо было нам с Федей в Хабаровском крае, в Магадане. И работа была легкая, и харчи хорошие были Что умер Феденька от сердца. Стоял рядом со мною, схватился вдруг за грудь и умер.

– Слава тебе, господи! Легкая смерть, – сказала Мария Анисимовна и перекрестилась, – а могилка-то его есть там, в Магадане-то?

– Есть, конечно. Вот номер могилки. Можно легко найти. – И я написал Федин номер: «А-2-291» и дописал еще: «Бутугычаг».

– А что значит буква "А"?

– Аллея. Аллея вторая.

– Кто ж хоронил-то его?

– Друзья его хоронили, и я тоже.

– А ухаживает ли кто-нибудь за могилками там?

– Конечно. Специальные есть люди и сторож кладбища.

– А травка или цветочки растут там?

– Растут там и трава, и цветы. Маки. Я и березку там посадил. Там березы тоже растут, только чуть меньше наших, но тоже красивые.

– А когда, какого числа и месяца он умер? Число и месяц я назвал правильно, а четыре года жизни прибавил.

– Господи, – всхлипнула она, – и всего-то тридцать семь лет пожил на свете мой Феденька!

Часа два– три рассказывал я о Феде. Потом Мария Анисимовна и Катя проводили меня к автобусу и долго-долго махали мне вслед, пока не скрылись из глаз.

А в вагоне сквозь стук колес все слышались мне слова Марии Анисимовны:

– Спасибо тебе, родимый, за то, что березку посадил!…

Эти слова звучат во мне и поныне.

РУДНИК ИМЕНИ БЕЛОВА

Этот лагерь, это лагерное производство было все в том же Тенькинском управлении Дальстроя.

Ехали мы к нему – ранней осенью 53-го года – несколько часов. Открылась широкая болотистая долина, а по сторонам – сопки, совершенно отличные от бутугычагских. Цветом они были бархатисто-темно-зеленые. А по форме преобладали продольные и плосковатые наверху, на склонах. И по широким разлогам, по распадкам нечастые деревья – лиственницы, развесистые, несколько даже нелепые.

Еще когда подъезжали, стала видна обнаженная, как бы распиленная взрывами сопка. Порода была темно-голубого цвета. И из темно-голубого обрыва выходили рядом две или три штольни. Отвалов не было, руду забирали прямо из вагонеток мощные длинные скипы.

Название породы я забыл, она немного мягче гранита. А золото находилось в мощных кварцевых жилах с наклоном примерно в 45 градусов. Перфораторы, вагонетки, буры разных размеров и забурники – все было, как на Бутугычаге. Было множество штолен, были шахты.

На руднике имени Белова было довольно сносно. Я работал и на подъемных лебедках, и на скреперных, работал и электриком. Сохранилась у меня тетрадь с кинематическими схемами разных лебедок и схемами электрооборудования. Это я конспектировал книгу по электротехнике, присланную мне дядей Васей. Как она мне помогла и как ценна была там! Я окончил на руднике специальные курсы. Очень интересно мне было горное дело.

А скреперная лебедка ЛУ-15, она рвется с платформы, воет, как дикий зверь, п, сидя или – чаще – стоя за ней и нажимая по очереди правый и левый рычаги, чувствуешь себя укротителем, гоняя по забою тяжеленный зубатый ковш – то пустой, то с рудою или породой.

Бурил я и даже сам палил, с согласия вольного взрывника, мокрую шахту на 4-м горизонте. Обычно забуривали одну половину шахты, шпуров десять-двенадцать, и эта половина была всегда несколько глубже. Туда и клали всас мощного откачивающего насоса. Густо текла вода со стен, пока я бурил, я стоял на сравнительно сухом бугорке. Насос непрерывно откачивал воду. Он был американский, фирмы «Мориссон»). Я был в специальном резиновом костюме. Управлялся быстро и выезжал на поверхность.

В избушке возле устья штольни мы с Лехой Косым варили чифир по-колымски. А случалось, и спирт пили. Рядом с избушкой-теплушкой была контора участка. Там, в шкафу, пылились книги по горному делу, пять или шесть, я их все, с разрешения вольного гормастера, старика Кузьмича, с интересом прочел. Особенно заинтересовало меня маркшейдерское дело.

Кузьмич работал когда-то в Донбассе, и его за «вредительство» посадили в 1937-м или даже раньше и сразу – на Колыму.