Черные холмы

Паха Сапа видел их и видит теперь — птицы расселись на заборе в двадцати футах. Это старая потрескавшаяся ограда, она идет от парковки и, возможно, обозначает границы парка. Два ворона смотрят на него. Смотрят на них.

Ему это не нравится. А кому бы понравилось? Ворон у лакота — символ смерти, но, с другой стороны, в лакотских историях фигурирует всё и вся. Одни говорят, что вороны уносят ванаги умерших людей на Млечный Путь, откуда начинается путешествие духа. Другие, включая Сильно Хромает, не верили в это.

Он пытается вспомнить, как по-лакотски будет «ворон». Каги така или канги? Он не может вспомнить. Он забывает родной язык.

Теперь это уже не имеет значения.

Паха Сапа сидит в траве, скрестив ноги, и держит в руке тяжелый револьвер. Оружие пахнет ружейным маслом и теплым металлом. Одно гнездо под бойком он оставил пустым, без патрона, чтобы случайно не отстрелить себе ногу — совет разведчика кроу из Седьмого кавалерийского, которого нет в живых вот уже пятьдесят пять лет. Но когда он взводит большим пальцем боек, в боевое положение становится заряженное гнездо.

Он решил, что не будет тянуть. Никаких глупостей вроде песни смерти. Никаких церемоний. Он решил стрелять в правый висок и теперь подносит к нему ствол.

«Постой. Ты обещал мне… я говорю о кремации».

Паха Сапа опускает револьвер, но лишь ненамного.

— Я написал записку. На салфетке. В туалете столовой.

«Я тебе не верю».

— Ты где был — спал?

«Я же не слежу за всем, что ты делаешь. Особенно в туалете. Где она — эта записка? Ее смогут найти?»

— Она в кармане моей рубашки. Ты можешь помолчать минуту? Всего одну минуту?

«Покажи мне записку».

Паха Сапа вздыхает — он раздражен — и осторожно опускает боек. Достает салфетку из кармана и держит перед своими глазами, думая, что Кастер подличает до самой последней секунды своего затянувшегося существования. Карандашная запись начинается словами «Мои пожелания», и в ней всего одно предложение.

— Ну, ты доволен?

«У тебя там ошибка. Нужно писать „останки“, а не „остатки“».

— Ты хочешь, чтобы я вернулся в город, в эту столовую и снова попросил карандаш у официантки?

«Нет».

— Прощай, Длинный Волос.

«Прощай, Паха Сапа».

Паха Сапа поднимает пистолет, снова взводит боек и кладет палец на спусковой крючок. Лучи солнца согревают его лицо. Он делает глубокий, печальный вдох.

— Мистер Вялый Конь!

Это не призрак. Это женский голос. Голос прозвучал так неожиданно, что Паха Сапа чуть не нажал на спуск. Осторожно отжав боек, а потом и пистолет, он оглядывается через плечо и видит двух женщин, которые идут в его сторону через высокую траву.

Он сидит к ним так, что они, вероятно, не видели пистолета. Он торопливо засовывает кольт назад в мешок и неуклюже поднимается на ноги. При этом движении все в нем кричит от боли.

— Мистер Вялый Конь! Это ведь вы? Я видела мотоцикл — это мотоцикл Роберта. Я тысячу раз рассматривала эту фотографию. Он мне ее подарил. Я и вашу фотографию видела, но он мне ее не отдал.

На женщинах дорогие модные платья и широкополые шляпки. Той, что постарше, лет под сорок, и говорит она вроде бы с французским акцентом. Молодой женщине, которая отдаленно похожа на первую, не больше семнадцати-восемнадцати. У нее карие сверкающие глаза.

Паха Сапа смущен. Он смотрит в сторону дороги и видит длинный элегантный седан «пирс-эрроу». Солнце выглянуло из-за бегущего облака, и в его лучах дорогая белая машина становится ослепительно прекрасной, какой-то нездешней. У машины стоит усатый мужчина; мозги у Паха Сапы работают неповоротливо, но он понимает, что это шофер.

Та женщина, что постарше, продолжает говорить.

—.. и потому мы добрались до горы Рашмор только вчера, и мистер Борглум был очень любезен и очень жалел, что мы вас не застали. Все наши письма и телеграммы не доходили до вас, потому что мы пытались вас найти под именем Уильяма Вялого Коня де Плашетта — это имя и кистонский адрес Роберт нам назвал уже в бреду. И письма возвращались со штампом «адресат не обнаружен». Мы еще писали в миссию Пайн-Риджской резервации. Но мистер Борглум сказал, что мы найдем вас здесь, на месте сражения Кастера, и я сказала Роджеру, чтобы он несся как ветер, и вот мы здесь и… господи!., ведь вы мистер Уильям Вялый Конь? А для друзей и семьи — Паха Сапа?

Он только смотрит на нее с глуповатой улыбкой. Кольт в его мешке увесисто прижимается к ноге. Наконец он снова обретает дар речи.

— Борглум? Борглум не знал, куда я еду. Борглум не мог вам сказать… Никто не знал, где я…

Он замолкает, начиная осознавать, что сказала женщина.

Акцент делает голос женщины почти музыкальным.

— Нет-нет. Он был абсолютно уверен — знал, куда вы отправились. «Отправились» — я правильно сказала? Он даже сказал нам, что вы будете на этом, втором холме, а не на первом, где стоит большой памятник.

Паха Сапа облизывает губы. Он не может оторвать глаз от лиц двух этих женщин. На заборе у него за спиной один из воронов недовольно каркает.

— Извините, мисс. Я… не расслышал. Как, вы сказали, вас зовут? Вы сказали, что были знакомы с моим сыном?