Черные холмы

Когда мне было десять лет, мой отец взял меня в турпоход к одному месту в Южной Дакоте. Называется оно Медвежья горка. Если вы не американский индеец, то вам запрещено останавливаться на горке или рядом с ней, но мой отец каким-то образом получил разрешение, и мы поставили палатку почти у вершины этого интересного лакколита. Если не считать гремучих змей, никаких опасностей нам не грозило, и поэтому отец позволял мне бродить по горке, но с тем условием, чтобы я оставалась в пределах слышимости. И вот как-то днем… я помню, что шел дождь, и я встретила… Вернее, мне приснился сон о… В общем, как бы то ни было, в возрасте десяти лет я вдруг поняла, что если нам когда-нибудь удастся вернуть в мир крупных хищников — не только на умирающем американском западе, но и в других странах, то ревайлдинг — а я уже слышала этот термин от моего отца и его друзей — должен включать и человеческий компонент. Коренным жителям нужно предоставить возможность выбора. Невозможно — совершенно невозможно — сохранить ту или иную культуру, пытаясь заморозить ее, если сами вы принадлежите к абсолютно иной культуре. Так не бывает. В конечном счете все сводится к тому, что представители этой культуры одеваются два раза в год в свои национальные одежды, распевают старые заговоры, в которые больше не верят, танцуют на манер своих далеких прапрапрадедов. И часто делают это, чтобы получить лишний доллар с туристов. Такая система не работает. Но если мы на самом деле собираемся выделить многие миллионы акров и гектаров земли и заселить их ближайшими генетическими родственниками главных хищников мегафауны и других вымерших видов, которые изначально появились на этой земле, которые жили здесь, которым эта земля принадлежала, черт побери… И тут я подумала, а почему и не людьми, которые жили здесь изначально? Почему не дать им возможность выбора? Я решила, что это неплохая идея; мне тогда было десять, но у моего отца и матери были странные привычки: они обращали внимание на мои слова, как и вся моя родня.

Паха Сапа так и не вернулся работать к Гутцону Борглуму, хотя говорят, что эти двое остались друзьями до самого конца жизни Борглума.

Паха Сапа воспользовался-таки советом своего бывшего босса и проконсультировался с его врачом. Оказалось, что поставленный ему в 1935 году «шарлатаном из Каспера» диагноз «рак» неверен. В январе 1937 года Паха Сапе сделали операцию по удалению давней и болезненной кишечной непроходимости. Операция прошла успешно, ни опухоли, ни новообразования обнаружено не было, рецидивов болезни не случилось, и остаток жизни Паха Сапа практически не испытывал болей.