Чёрные корабли

— Хри — это не имя, дитя. Это звание. На вашем языке его, кажется, можно передать как «он читает». Я из тех жрецов, что занимаются текстами — священными и обыденными, и всех нас зовут Хри. Мое же собственное имя значит «тот, кто идет в лучах Амона». — Он тронул мою руку: — Уйдем, здесь слишком яркое солнце. Беседа в тенистом дворике будет приятнее.

Дворик и вправду оказался уютным. Четыре финиковые пальмы окружали прямоугольный бассейн с плавающими в нем лилиями. С каждой стороны стояло по каменной скамье; по утрам на них падала тень от одной пальмы, после полудня — от другой, так что скамьи все время оставались в тени.

Хри сел возле меня и со вздохом выпрямил ноги.

— Так зачем же ты отыскала меня, дочь Вилусы?

— Я хочу выучить кемет, — вырвалось у меня. — И уметь читать.

Он взглянул на меня, и лицо его посерьезнело.

— Что заставляет тебя к этому стремиться?

— Знания приносят пользу. С ними я лучше смогу помочь своему царевичу. И еще… я просто хочу знать. Это ведь не запрещено?

— Нет, конечно, — ответил Хри. — Здесь, в Черной Земле, читать умеют многие женщины. И кто запретил бы морякам узнавать наш язык? — Он внимательно посмотрел на меня. — Так вот какой добычи ты ждешь от Египта…

— Мы не ищем добычи, о достопочтенный, ты это знаешь.

Хри улыбнулся:

— Любой, кто приходит в Египет, ищет сокровищ. Любой, кому открываются наши богатства, желает приобщиться к достоянию Черной Земли. Иные, как названный вами Неоптолем, мыслят отвоевать мечом долю золота и слоновой кости. Иные, как твой царевич, еще не ведают, что им потребно. А ты? Ты взыскуешь величайшего сокровища… Чего желаешь ты, дева Нефтиды?

Я встретила его взгляд, и сами собой родились слова — будто я говорила с той, что когда-то была пифией.

— Я хочу знать все на свете. Как движутся облака и почему острова тонут в море. Как сажать миндальные деревья и как растить детей здоровыми и сильными. Я хочу знать, как пристало властвовать правителям и отчего люди познают любовь. Хочу понимать движение небесных звезд и все слова, что когда-либо сотворены. И помнить все сказания мира.

— Ты хочешь быть как боги, — произнес Хри.

Я даже вздрогнула.

— Нет… Я ведь не…

— Да, — кивнул Хри. — Ты стремишься к знанию так же, как наше ба стремится к солнцу, сопровождая его за пределы западных гор в подземный мир. Ты ищешь то знание, что открывается во сне или в смерти — в том сне, который не ведает пробуждения. Ибо знание пребывает у трона Исиды, где она, сидя подле своего супруга Осириса, вершит судьбы мертвых.

— Я служительница Смерти, — сказала я. — Владычица Мертвых — моя госпожа.

— Значит, Исида, — проговорил Хри. — Не Нефтида. Ты знаешь о ней?

— Нет…

Хри чуть пошевелился.

— Тогда я тебе расскажу — о ты, стремящаяся вместить все сказания мира! И выучу тебя языку кемет. И чтению. Здесь храм Тота, повелителя мудрости. Никто, взыскующий знания подобно тебе, не уходит обделенным, ибо мы чтим любое учение — даже если оно является в обличье девы, которая служит чужеземной богине и одета в лоскутья черного льна.

Я взглянула на свой потрепанный хитон и почувствовала, что заливаюсь краской.

— Учитель Хри, — произнесла я, — поверь, я бы не посмела предстать перед тобой в лохмотьях, если бы не тяготы нашего пути. Не прими это за неуважение, просто ничего другого у меня нет.

Он удивленно поднял бровь:

— Разве царевна не прислала вам одежд? И всего, что необходимо?

— Она прислала съестных припасов — много хлебного зерна и бобов. Наверное, она ждет исхода дела: хочет убедиться, что мы не солгали.

— О лжи не может быть и речи, — сказал Хри. — Я знал Вилусу гордой и смелой. Если вы приходите в такой великой нужде, значит, вы гонимы великой опасностью. Я верю царевичу Энею.

Я почувствовала, как закипают в глазах слезы. Оказывается, я так боялась, что нам не поверят…

— Царевна осторожна, как подобает правителям, — продолжал Хри. — Когда из Аскалона придет известие, она уверится в истине и вознаградит ваши труды.

Я не стала говорить, что осторожность правителей не так уж ценится в других землях. Мой народ больше всего чтит смелость, даже превыше доблести и славы. Мы любим страстных, порывистых, дерзких — как царевич Александр, что увез ахейскую царицу назло могущественной родне ее мужа, — тот самый царевич, которому Ней приходится наполовину племянником. Нам легче прославиться в песнях, чем выжить. Пожалуй, так оно и случилось.

Египет не таков. Египет стар — и ценит обдуманность и осторожность. Но хватит ли этого, чтобы устоять против натиска алчных и буйных?

Я понимала теперь, почему Неоптолем задумал напасть на Египет. Огромные богатства, столь слабо защищенные, — чудовищный соблазн. Но кроме него есть и другое: зависть к тому непонятному, чего раньше не мог и вообразить. Обычные женщины здесь ходят в украшениях из золоченой бронзы и не прикрывают их накидкой; в обычных лавках продают зеркала, благовонные масла и даже драгоценную смолу мирры, которую та, что была пифией, берегла как сокровище. Улицы чисто выметены, на торжищах изобилие рыбы, зерна, плодов и любого добра, и даже у самых бедных есть хлеб.