Черные крылья

На ночь меня разместили в номере полупустой гостиницы для служащих СС. Дали очень чистую комнатку со светло-серыми стенами. На входе в здание дежурили солдаты. Мне никто не удосужился разъяснить планы на завтра, денег и хоть какого-нибудь документа не дали. Только накормили, прежде чем отвести в гостиницу, в ближайшем кафе. Вежливо попросили до утра оставаться на месте, чтобы я не потерялась в большом незнакомом городе.

Наконец я одна! Долгие месяцы рядом и днём и ночью находились чужие люди. Надо всё равно сохранять осторожность: помнить о прослушивании, не говорить с собой вслух на родном языке, не мурлыкать родных песенок, помнить о контроле сновидений. И всё-таки облегчение, когда стены, двери, шторы закрыли тебя от посторонних глаз!

Впереди ждала полная неопределённость. Тот, кому сегодня было поручено сопровождать меня, не знал, какое задание получит завтра. Считывать нечего.

В этой простой, строгой, чистой гостинице без излишних удобств мне захотелось остаться жить. Тут дышалось вольнее, чем в спаленке детей чужой семьи, чем за занавеской в компании двадцати взрослых мужчин, чем в проходной комнатёнке ламаистского монастыря, чем в крошечной палатке наедине с таинственным незнакомцем.

Я устроила себе настоящий праздник нейроэнергетической гигиены: прокачала каналы, почистила чакры, пропитала каждую клеточку свежей энергией. Не закрывалась: если кто и наблюдал со стороны, то ничего подозрительного в моих действиях нет: обычные практики. Потом долго валялась поверх одеяла без сна, неторопливо перебирая в памяти впечатления последних дней и упорядочивая их.

Одиночество вызывало ощущение физического блаженства. Вместе с тем чем больше я обдумывала ситуацию, в которой теперь оказалась, тем сильнее ощущала необратимую перемену, совершившуюся с переездом в Германию. До сих пор я находилась в открытом мире и могла, при необходимости, уйти от немцев, улучив момент, затеряться в горах, прибиться к людям, которые не выдадут. Рискованно, но возможно. Здесь, в столице Германии, – без охраны и строгого пригляда – я заперта, как в клетке. Податься некуда: на сотни и тысячи километров кругом – сплошь немцы. Не бог весть какое открытие, но, когда ощущаешь собственной шкурой пространственную безнадёжность любого отступления, это впечатляет. Дверца клетки захлопнулась. Этот неприятный факт пришлось принять как данность.

Выспалась я крепко и на редкость сладко.

Немцы встают рано. Уже в пять утра меня разбудила служащая гостиницы:

– Фрейлейн Пляйс, вас ожидают внизу.

Сегодня за мной прибыл другой человек в форме СС и объявил, что мы сейчас поедем знакомиться с моими родственниками. В наличии имеются двоюродная тётушка матери, её взрослый сын и внучка – от кого-то ещё из тётиных детей.

Я позорно перепугалась. Хватило сил совладать с лицом и резко опустить экран, чтобы не было заметно овладевшей мной паники. Бурную радость изображать не стала: сойдёт и умеренное смятение чувств.

Те, кто меня готовил, были уверены, что никаких родственников у девочки Хайке не сохранилось. А тут – целый куст! Насколько двоюродная тётка, троюродные брат и сестра были близки с матерью? Видели они малышку Хайке до того, как ту увезли в дальние края? Вполне вероятно. А вдруг у ребёнка имелись особые приметы, которых невозможно не заметить, которые врезались в память? Достаточно недосчитаться одной-единственной родинки, чтобы вывести меня на чистую воду.

Волнение, подавленное, но не побеждённое, полезло наружу в виде дрожи. Увы, трясло меня всё заметнее. Пришлось сдаться:

– Я ужасно переживаю! Как думаете, я понравлюсь им?

– Это добрые люди. Тётушка заплакала, когда узнала, что вы живы, дитя. Вот всё, что мне известно.

– Может, они и добрые, но зачем им лишний рот?

Эсэсовец промолчал: у него не нашлось ответа. Но я решила ещё немного поговорить.

– Я ведь могу отработать пропитание! Герр Кайенбург знает. Он подтвердит, что я могу. Вы скажите это моим родственникам.

Мой сопровождающий ничего толком не знал ни про родственников, ни про меня саму, ни про ситуацию, в которой я оказалась, потому помалкивал. Я же, поймав вдохновение, добавила после короткого раздумья:

– Но если родные не захотят, чтобы я осталась с ними, я могу поселиться в монастыре. Тут, в Германии, ведь есть монастыри, как в Тибете?

Сопровождающий рассмеялся и заявил, что для меня, должно быть, найдётся местечко получше, чем монастырь. Расплывчатая формулировка, мягко говоря, не успокаивала. Я мысленно нащупала в глубине памяти формулу самоликвидации, подтянула её за хвостик поближе к поверхности и, убедившись, что помню целиком, успокоилась. Проявлять и дальше инициативу в разговоре не рискнула и предалась любимому занятию: стала во все глаза смотреть по сторонам.

За окнами автомобиля проплывали зелёные пригороды и деревни, каких я в жизни не видела: с каменными и деревянными домами в два-три этажа. Не деревня, а городок – если бы не дорожные указатели. В одном из таких пригородных селений и остановился автомобиль – перед светлым трёхэтажным домом с высокой липой в палисаднике.