Чёрные крылья зиккурата (СИ)

Да. Эти вечера утомляли. Это была вторая, ночная часть его службы, с которой было нетрудно смириться, имея в душе достаточно цинизма, а цинизма Маркусу хватало. По крайней мере, он старательно себя в этом убеждал.

Маркус коснулся пальцами запястья в том месте, где под кожей скрывалась руна одного из трёх могущественнейших богов. При мысли о том, что он, наследник Плутона, вынужден служить постельной игрушкой у богатой госпожи, ему становилось тошно от себя самого. Но Рим, в котором он жил, отличался от того, в который шесть веков назад спустился с корабля Гений их семьи. Этот новый Рим имел собственные правила игры, и двуличный поцелуй зачастую значил здесь больше удара меча.

У Маркуса был собственный интерес к женщине, что почивала на расшитых золотом императорских простынях. Он надеялся, императрица подарит ему вчерашнюю рабыню — однако та лишь рассмеялась, услышав, о какой он просит ерунде. Ей было всё равно, выживет валькирия или умрёт. И если бы это была другая валькирия, Маркусу, пожалуй, тоже было бы всё равно. А при мысли об этой, у него начинался сумбур в голове. И Маркусу оставалось успокаивать себя тем, что его не в первый раз посещает подобный спонтанный каприз.

Просто, после этих визитов ему требовалось немного времени, чтобы побыть в одиночестве. Не видеть напудренных лиц. Не нюхать дорогих духов.

Клемента сжала зубы — эти мысли отчётливо читались на его лице, и патриций даже не пытался спрятать их от неё. Здесь она была нежеланна. И всё же она никуда не ушла, лишь коснулась виска командора ещё нежнее. Нет, не императрица вывела его из себя.

— Меня собираются убить, — сказал Маркус и, подняв веки, в упор посмотрел на неё.

— Я тоже слышала об этом, — призналась Клемента негромко.

— Слышала и молчала, — голос Маркуса был спокоен, но лицо стало равнодушным и холодным в один миг. Клемента представила, как патриций высчитывает, сколько выгоды она может извлечь из их с императрицей постельных историй, и ей захотелось уйти.

— В Риме много говорят, — сказала она уклончиво, — но если Артемис говорит, значит, слухи не пустые.

Маркус поставил так и нетронутый кувшин обратно на стол, взял её лицо в ладони и заставил посмотреть на себя.

— Ты слышала или, может быть, видела кого-то, кто видел убийцу своими глазами?

Клемента покачала головой.

— Мне жаль. Но если я увижу, я сразу скажу.

— Хотел бы я, чтобы весь этот чёртов город сожрали драконы из древних легенд. Чтобы проклятые валькирии собрали силы и начали новую войну. Пусть он пылает огнём, вместе со всей ложью, которая поселилась в нём.

Клемента пристально посмотрела на него.

— Думай, прежде чем желать, Маркус. Каким бы ни был наш мир, мы умеем находить друг с другом общий язык.

«Все, кроме тебя», — повисли в воздухе её невысказанные слова.

Маркус отпустил её лицо и поднёс пальцы, унизанные перстнями, к глазам.

— Когда даэвы причалили к берегам материка на девяти кораблях, — сказал он глухо, и взгляд его был устремлён не на гетеру, а за окно. Туда, где плескался океан, и серая дымка заволакивала горизонт. — Они думали, что сумеют начать здесь новую жизнь. Лишённые крова, они верили только в себя и никому не могли доверять. Но они были честны с собой. Они знали, что жестокость — единственный способ выжить среди людей, которые никогда не примут их. Они убивали, но они не пытались лгать.

— Я думаю, — после долгой паузы произнесла Клемента, — что тот, кто желает тебе смерти, не обязательно скрывается среди твоих близких друзей. Я сегодня снова была в Колизее… если хочешь, расскажу о последних новостях…

Он слушал гетеру вполуха, но мысли его неустанно устремлялись туда — на арену, где он покинул беловолосую воительницу. Если это в самом деле был каприз, то этот каприз определённо был сильнее здравого смысла, потому что Маркус с каждым мгновением отчётливее понимал, что не может оставить её там. Не может позволить чьим-то ещё рукам прикасаться к ней. Не может жить и знать, что та существует отдельно от него.

— Зачем ты пришла? — спросил он, поняв, что Клемента продолжает говорить, а он давно уже не разбирает слов.

— Хотела… не важно. Мне уйти?

— Нет. Останься.

Клемента грустно улыбнулась. Она подумала, что никто уже не способен вывести её из себя, кроме этого самодовольного черного кота.

— У меня есть для тебя кое-что. То, в чём тебе отказала императрица.

Маркус поднял брови.

К утру стало совсем плохо. Риана видела камеру будто бы через алую пелену, и эта пелена то и дело застилала картинку совсем. В минуты прояснения она ощупывала плечо — оно распухло и ничего не чувствовало.

Презирая саму себя за слабость, она вспоминала легенду, которую повторяли девушки-ученицы друг другу перед сном. Говорили, старший катар-талах не просто так бросает войска на Помпеи в шестой раз. Говорили, там, по другую сторону границы, отделившей растущую Империю от послушных Короне Севера земель, осталась единственная крылатая, которая была для него важнее, чем весь народ.

Намэ Вена — последняя настоящая намэ, попавшая в плен в первый же день войны.