Черные кувшинки

Я не строила себе никаких иллюзий. Сразу после моей смерти сюда, как стервятники, слетятся из долины Эра торговцы подержанными вещами и растащат мебель, посуду, безделушки. Возможно, кое-что появится потом на полках антикварной лавки на улице Бланш-Ошеде-Моне, в моей бывшей служебной квартире над школой… Но вряд ли кто-то из них заинтересуется моими «Черными кувшинками» — ну, висит на стене какая-то грязная мазня, и пусть себе висит. И никто не догадается, что под слоем черной краски скрывается совсем другая, наполненная ярким светом жизнь!

И картина отправится на помойку.

А старуха, слишком неосторожно высунувшаяся из окна, — в яму в земле, поближе к своему славному муженьку.

Старуха была злющая… Ни с кем не разговаривала, никогда не улыбалась, а если с ней здоровались, отвечала сквозь зубы. И никому даже в голову не придет, что под морщинистой кожей таилась девочка, наделенная, как говорили, большим талантом. Может быть, даже гением…

Никто никогда этого не узнает.

И Фанетта, и Стефани давно умерли. Их убил слишком заботливый ангел-хранитель.

Я смотрела в окно на мельничный двор. Посыпанные гравием дорожки серовато поблескивали в свете галогеновой лампы, повешенной над входом. Страха я не испытывала. Разве что сожаление. Маленькая Фанетта так любила жизнь.

Не думаю, что она заслужила такую злую смерть.

85

Почти под самым моим окном остановился «Пикассо-Ситроен». Такси. Я к ним привыкла. Вечером у гостиницы часто тормозят такси, привозят туристов, которые приезжают на вокзал Вернона последним парижским поездом. Багажник у них всегда битком набит чемоданами.

Разумеется, к машине подбежал Нептун — как же без него! Обычно из задней дверцы такси высыпают детишки, и Нептун их радостно встречает. Тоже привык.

Но на сей раз ему не повезло. Детей в такси не оказалось.

Только один пожилой мужчина. Даже старик.

И без чемодана…

Странно.

Перед стариком остановился Нептун. Тот наклонился и принялся ласково гладить моего пса, словно встретил старого друга.

Господи!

Не может быть!

Все завертелось у меня перед глазами. Сердце запрыгало в груди.

Этого не может быть!

Я наклонилась ниже. Но не для того, чтобы выпасть из окна. Ну уж нет! Меня окатило теплой волной. Мгновенно вспомнилось, как я стояла у окна в другом доме — в розовом доме Моне… Это было в другой жизни. Рядом со мной стоял невероятно привлекательный мужчина. Я говорила ему странные слова. Раньше я даже не догадывалась, что способна их произнести.

Они звучали, как стихи Арагона. Я запомнила их наизусть.

«Я с первого взгляда влюбилась в ваш „Тайгер-триумф“»!

Потом я засмеялась и добавила:

«И в то, как вы гладите Нептуна».

Я еще ниже высунулась из окна. Прислушалась к его голосу. Он почти не изменился, хотя прошло без малого пятьдесят лет.

— Нептун! Старина, как же я рад тебя видеть! Как я рад, что ты жив-здоров!

Я вернулась в комнату и прислонилась к стене. Сердце колотилось, как ненормальное. Я пыталась успокоиться. Пыталась рассуждать трезво.

Прощай навсегда.

Больше я никогда не видела Лоренса Серенака. Инспектор Лоренс Серенак оказался не просто хорошим, а выдающимся сыщиком. В конце 1963 года, через несколько месяцев после завершения дела Морваля, я узнала от Сильвио Бенавидиша, что Лоренс попросил перевода в Квебек. Как будто спешил удрать на другой край земли. Я тогда решила, что он бежит от меня. На самом деле он бежал от смертоносного безумия Жака. Именно в Канаде к нему приклеилось прозвище, образованное от его имени — Лорантен. В Квебеке, в долине реки Святого Лаврентия, все, от Монреаля до Оттавы, стали величать его Лорантеном. Ничего удивительного — канадским коллегам показалось естественным переделать окситанское имя «Лоренс» в чисто квебекское «Лорантен». Из газет я узнала, что в 1985 году, после громкого ограбления музея Мармоттан, из которого были украдены шедевры Клода Моне, Лоренс вернулся в Вернон и снова возглавил полицейский комиссариат города. В тех же газетах напечатали его фотографию. Разумеется, я сразу его узнала. Несмотря на то, что Лоренс Серенак превратился в комиссара Лорантена. Амаду Канди даже рассказал мне, что за время двадцатилетнего отсутствия Серенака никто не посмел снять со стен в его кабинете висевшие там репродукции картин: «Арлекина» Сезанна и «Рыжеволосую женщину» Тулуз-Лотрека…

Я дрожала как лист на ветру. И не смела приблизиться к окну.

Зачем Лоренс сюда приехал?

Все это не имеет никакого смысла…

Стоп. Надо навести порядок в мыслях. Я металась по своей комнате.

Что здесь делает Лоренс?

Ясно, что он тут неслучайно. Я бросилась к зеркалу — ноги сами поднесли меня к нему.

Внизу раздался стук в дверь.