Черные маски

– Какой Шерлок Холмс! – махнул рукой Тимур. – Я действительно охотник и следопыт, могу точно определить по следу, когда зверь прошел мимо. Постоянно тренирую свою наблюдательность.

Ближе к ночи началась борьба со сном. Для оперативника, находящегося в засаде, самый главный враг не преступник, которого он ожидает, а предательский сон, укутывающий его теплым, мягким одеялом и уносящий куда-то за горизонт. Бороться со сном практически невозможно, пресловутые крепкий кофе, обтирание снегом, обливание холодной водой дают кратковременный эффект. Потом сон возвращается с новой силой. Поэтому появление преступника для оперативника сродни появлению родного существа, в этот миг сыщик любит и лелеет его, заботливо застегивая на его запястьях наручники.

Тимуру приснилось, что он в Якутске, в квартире у Лидии Ивановны. Добрая и отзывчивая старушка своей мягкой ладонью гладила его по голове, приговаривая:

– Вставай, милый, ватрушки готовы…

Он вдруг открыл глаза и резко привстал, услышав шорох за дверью – кто-то пытался открыть ее, но испорченный оперативниками замок не поддавался. Быстро бросил взгляд на Шмакова – тот, устроившись удобнее, видел уже третий сон. Тимур вытащил из-за ремня пистолет с заблаговременно передернутым затвором, спустил предохранитель…

Он всегда досылал патрон в патронник еще до входа в квартиру, где предстояло посидеть в засаде. Многие игнорировали это, боясь ненароком выстрелить и нанести увечье себе или коллеге. «Если у тебя есть голова на плечах, ты никогда не выстрелишь по нечаянности, – говорил он этим товарищам. – А если ее нет, то и не следует сидеть в засаде, когда порою счет идет на секунды. Да и передергивание затвора в ночной тиши по звуку приравнивается к выстрелу – преступник почувствует засаду».

Шорох за дверью усиливался, Тимур еще раз без надежды посмотрел на сладко спящего Шмакова и рывком открыл дверь. Там стоял человек с бледным, как у мертвеца, лицом и от неожиданности хватал ртом воздух. Тимур взял его за грудки, затащил в квартиру и бросил на диван, где только что дремал сам. Шмаков от неожиданности вскочил на ноги и схватился за пистолет.

– Отставить! – крикнул ему Тимур. – Все нормально!

– Как он здесь очутился?! – разразился оперативник криком, пытаясь отойти от сна.

– Молча! – хмуро ответил ему Тимур. – Меньше спать надо! Да и я хорош – уснул, как сурок.

Во время этого разговора оперативников задержанный молча полулежал на диване, не смея или не имея сил двигаться, и ожидал своей участи. Лицо его было действительно ужасным: скукоженная от ожога левая часть лица, полузакрытый левый глаз, обвислая нижняя губа.

«Хоть сейчас отправляй без грима сниматься в фильме ужасов. Не Хейг, а законченный Фредди Крюгер», – подумал Тимур, рассматривая урода, а затем кивнул Шмакову:

– Надень браслеты!

Через полчаса довольные удачным задержанием оперативники везли убийцу в отделение милиции.

3

До отделения ехали целый час, и за это время ни сыщики, ни задержанный не проронили ни слова, каждый думая о своем.

Зайдя в кабинет и посадив убийцу на стул, Тимур начал допрос.

– Александр, предстоит поездка в Якутск. Ты погулял на свободе достаточно, уже два года, пора ответить перед законом. Будешь говорить или придется тебе все доказывать? А доказательств у нас достаточно: ванна, изъеденная кислотой, стояк канализации, останки матери, – схитрил Тимур, прекрасно зная, что ничего этого у него нет и в помине.

Он надеялся на то, что убийца признается в содеянном – только в этом случае можно было везти его в Якутск. «Благодаря» стараниям Карлушина и его сподручных уголовное дело так и не было возбуждено, все вещественные доказательства утеряны, поэтому увозить его с собой не имело смысла, если только Мокрецкий не изъявит желания сознаться в убийстве матери. В этом случае якутская прокуратура могла бы возбудить уголовное дело, да и то не факт: теория Хейга об идеальном убийстве, когда отсутствие трупа убиенного оправдывало преступника, жила и существовала в судебной системе России.

– Гражданин Мокрецкий, – продолжил Тимур. – Я даю тебе возможность написать явку с повинной, это учтется в суде как смягчающее обстоятельство. Будем говорить?

– Да, – наконец отозвался задержанный. – Будете писать или я сам?…

– Сначала расскажи, а потом напишешь.

– С какого момента рассказать?

– С детства. Я тебя слушаю.

– Тогда слушайте, рассказ будет долгий.

И преступник поведал свой страшный рассказ, от которого стыла кровь в жилах: