Черные минуты

И вдруг на меня снизошло озарение. За столом было много суеты: двигались чашки, тарелки, бокалы с красным и белым вином, с виски, но я оставался совершенно спокоен, потому что я постиг истину. С каждый ломтем индейки, который отрезала моя мать, редели темные тучи, мешавшие моему личностному росту, и каждый ломтик, снимаемый с костей, был словно очередная преграда у меня на пути, которую она убирала. Я вдруг настолько ясно увидел свое будущее, что даже испугался. В тот вечер я решил, что стану секретным агентом Нового Журнализма. Я должен написать книгу о Паракуане. Поэтому на следующей неделе, когда закончились каникулы, я не вернулся в Мехико, чтобы продолжить учебу, а отправился в порт, дабы найти предмет для моего исследования. Я приехал первым автобусом, потом на такси добрался до дома тетки.

— Привет, тетя, — сказал я, — ну вот и я. Мама тебе звонила?

Разумеется, ей никто не звонил, но этого и не требовалось. Я за пару минут убедил ее, что мы договорились обо всем с ее мужем на Рождество, и тетя даже обиделась, что он не посвятил ее в свои планы. Она взяла телефон и позвонила ему в офис. Ей ответили, что его пока нет. Пока мы ждали, она приготовила мне завтрак: яичница, апельсиновый сок и кофе.

Я воспользовался возможностью узнать о последних событиях в городе. Она рассказала мне, что ее муж очень обеспокоен появлением в округе нового крупного наркодилера и, как обычно, пожаловалась, что газетчики все перевирают, особенно некий Джонни Гурреро. Телефон в полиции был все время занят, и тетя посоветовала мне ехать прямо в офис, дабы не терять понапрасну времени.

Я вышел из дома своей фирменной походочкой — энергично, но без суеты, всем видом демонстрируя выдержку и спокойствие, поймал такси и поехал в центр города.

Вы бывали когда-нибудь в полиции Паракуана? Это старое двухэтажное здание из белого кирпича на правой стороне площади. Поездка туда заняла у меня всего несколько минут — я был очень эффективный агент. Я с легкостью ориентировался на любой местности. Меня можно было бы забросить в сердце Калахари, и я бы нашел дорогу домой.

Секретарь сказала, что шеф должен вот-вот отъехать в Сьюидад-Викторию, но она постарается связаться с ним, а поскольку я его племянник, я могу подождать у него в кабинете.

Первым делом я осмотрелся, но ничего интересного не заметил. Ящики стола были заперты, и я стал смотреть в окно. И вдруг мне стало очень не по себе, даже тревожно и страшно, будто дядькин кабинет был полон негативных флюидов или в нем находился перекресток потоков черной энергии — как в «Экзорцисте», когда Макс Зюдов входит в дом девочки. Как знать, что тут происходит?

Полицейские, которые то и дело заглядывали в кабинет и спрашивали шефа, вроде бы ничего не замечали, но я-то чувствовал! Они только странно смотрели на меня, словно я преступник или им не нравится, как я выгляжу. Поскольку я не выношу подобного давления, я, улучив минутку, достал трубку. Мне нужно было привести себя в рабочее состояние, тем более что впереди меня ждала неизвестность. Интеллектуалам вроде меня требуется объективность, повышенная восприимчивость и тренированное тело.

Дяди все не было. Я вынул из рюкзака комиксы Мебиуса и принялся читать. Моим вниманием без остатка владел герой по кличке Собачья Голова, когда вошел дядя и один из его детективов Ранхель — самый большой мерзавец во всей полиции. Меня сразу поразило его сходство с героем комиксов: такая же собачья голова, острые зубы и злой, беспощадный взгляд. Но суперагент Нового Журнализма не может позволить себе подчиняться первому впечатлению, и я сказал:

— Рад познакомиться!

И пожал ему руку.

Ранхель считался лучшим сыщиком в команде дяди. Как всякого порядочного человека, честного и преданного делу, его недолюбливали коллеги. Войдя, Ранхель первым дело принюхался, чертова ищейка. «Попал я, — подумалось мне. — Сейчас он спросит, что я курю». Спас меня дядя, который начал объяснять, что я выбрал неудачное время для визита, потому что губернатор приказал найти преступника в сорок восемь часов и они на ушах стоят, да еще его вызвали на совещание в Сьюидад-Викторию. «Убийство? — мысленно обрадовался я. — Это круто! Отличная тема для дипломной работы и даже для книги». Маньяк, который убил трех маленьких девочек, сказал дядя, а я сразу вспомнил «М», «Вампира из Дюссельдорфа» и, конечно, «Психо» Хичкока.

Я был слишком молод, чтобы стать новым Вудстоком, и слишком мелок для нового Авандаро. «Битлз» распались, Дженис Джоплин умерла, Че погиб, Боб Марли исчез. Новый Журнализм — это единственная существующая на данный момент утопия, на ней я и сосредоточусь.