Черные небеса

Никто не возразил. Все сидели молча и смотрели на него. Ной подумал, что они похожи на волчью стаю, в которой Симон был вожаком. В глазах собравшихся не было уважения или страха, скорее любопытство. Любопытство того рода, которое бывает у толпы, предвкушающей драку. Даже не драку — простое избиение. Они ждали развлечений, и Симон готов был их предоставить.

Он посмотрел на Ноя, словно впервые с начала собрания увидел его и, больше не сводя с него глаз, заговорил.

— Я не терплю выскочек. Не терплю людей, которые лезут туда, куда их не звали и мнят о себе Бог знает что. Я не терплю, когда ничтожество, ничего из себя не представляющее, получив поддержку сильного, почему-то считает, что и само становится таким же. Не терплю дураков, уверенных в собственной неуязвимости, считающих, будто имеют на что-то право, будто что-то значат, тогда как, на самом деле, они — быдло.

Он перевел взгляд на батюшку Даниила.

— Я грешен, отче. Мне не хватает смирения.

Ной почувствовал, как вспыхнула кожа на лице. Симон даже не потрудился как следует завуалировать свое неприятие. Он лишь придерживался необходимых рамок исповеди, и не более того. По правилам, то, что говорилось на собрании, должно было иметь форму покаяния, и Симон выдержал ее, балансируя на самой грани, но цель его проступала ясно и к покаянию отношения не имела — он хотел оскорбить. Поставить на место выскочку-оборванца, высказать сразу и предельно точно свое отношение. Неожиданно для себя, раньше ему такое в голову не приходило, Ной почувствовал желание ударить его. Прямо в тонкие кривящиеся губы. Разбить их в кровь. Это был бы самый правильный ответ такому, как Симон Декер.

Его колена тихонько коснулась рука Лайлы. Она уловила порыв и предупреждала — нельзя. Это разозлило его еще больше.

Когда Симон закончил, повисло напряженное молчание. Глаза собравшихся сосредоточились на Ное. Вожак показал свое отношение и указал ему место, теперь новичку предстояло либо смириться и войти в стаю презираемым волчонком, либо вступить в борьбу.

Ной заметил взгляды, которыми обменялись батюшка и царственная Елена, дочь главы городского Совета. Тот словно спрашивал ее о чем-то, и она, помедлив несколько мгновений, легким кивком дала свое согласие.

Батюшка Даниил встал и произнес длинную речь о необходимости усмирять гордыню, о добродетели скромности и о терпимости. Ной слушал эти общие слова, которые, словно змеи между камней, скользили, не касаясь ничего конкретного, и ждал. Когда батюшка закончил и вновь спросил, кто хочет говорить, он поднял руку.

И снова почувствовал предостерегающее касание Лайлы, но стал на него реагировать. Симон хотел определенности в их отношениях — он ее получит. Батюшка кивнул, разрешая ему говорить. Ной встал.

— Я новичок среди вас, поэтому, в самом начале, хочу поблагодарить за теплый прием. Исповедальная группа, это семья, духовная семья — нечто много большее, чем круг друзей. Это готовность выслушать, понять и принять, помочь.

Ной перевел взгляд на Симона. Тот ждал.

— Я слаб. В этом моя беда, — продолжал Ной. — Я ищу и не нахожу в себе смелости помочь тому, кто в беде. Тому, кто ошибается и сворачивает с благого пути на темную тропку. Я вижу человека, который ставит себя выше остальных; человека, которому нет дела до Божьих заповедей; человека, который в пустой гордыне проносится по жизни, словно летит на машине по Дороге, и на все ему наплевать. Появись на его пути прохожий, гордец не остановит свою гонку. Он может убить его, а может и нет, и это зависит не от его воли, его выбора, его веры — а от слепого случая. Я вижу человека, который не способен понять, где проходит грань между добром и злом. Слепого, злобного, никчемного человека. И я не могу заставить себя взять его за руку, сделаться ему другом, помочь стать самим собой, а не пустой игрушкой противоречивых страстей. У меня нет на это душевных сил. Я не могу простить его, а значит — не могу помочь. Я грешен, отче. Дух мой слаб.

Ной сел.

Симон подался вперед и сжал подлокотники кресла.

— Что ж, Ной, — быстро заговорил батюшка Даниил. — Я рад, что ты так откровенно рассказал нам о том, что гложет твою душу. Я приветствую это. Но, вместе с тем, я вижу, что не хватает тебе не только душевных сил, но и еще одной важной вещи — сдержанности. Подумай над этим. Любой мир, каким бы несовершенным он нам ни казался, можно менять, лишь изменив прежде себя.

Ной его не слушал, он смотрел на Симона. Теперь он знал точно, в этом не было никаких сомнений, что тот никогда не станет ему другом или хотя бы добрым знакомым. С этой самой минуты они — враги. Если бы Ной рассчитывал на какое-то будущее в Городе, это могло бы стать катастрофой. Ничего не желая и не имея этого будущего, теперь Ной даже наслаждался.

Далее собрание продолжилось под негласным руководством Елены. С помощью батюшки, она вернула разговоры в обычное безопасное и бессмысленное русло. Она дала понять всем, что дальнейшее выяснение отношений не будет происходить здесь. Ее послушались, и все пошло своим чередом.

За весь вечер Лайла не произнесла ни единого слова.