Черные небеса. Заповедник

— Я предполагаю, что, помимо присутствующих в этой комнате, в эвакуации примут участие и другие: родители, братья и сестры, дети — те, кого мы не можем оставить в Городе, те, кого мы хотели бы взять с собой. Я прав?

— Разумеется, — пробасил толстый Матвей. — Ты хочешь присовокупить к ним кого-то из своих? Я правильно тебя понимаю?

— Да. Именно об этом я и хотел поговорить.

— Отлично. Если это все, что тебя беспокоит, я рад тебя утешить. Никаких проблем! Ты живешь с мамой, ведь так? Хочешь взять ее?

Матвей оглядел собравшихся.

— Думаю, мы можем пойти навстречу молодому человеку?

Заговорщики закивали.

— Спасибо. Но я хочу большего.

— Большего? Хм…

Ной выдержал паузу, собираясь с духом, и сказал:

— Я хочу, чтобы с нами отправилась моя невеста, ее родители и девушка из Поиска — Мария.

В комнате повисла тишина. Матвей, пощипывая губу, разглядывал Ноя, словно пытался определить: сумасшедший тот или просто глупо шутит.

Тишину нарушили голоса.

— А не многовато?

— Парень молодец, губа не дура.

— А что мелочиться? Всех надо.

— Да — пешком!

— Погодите, — сказал Матвей. — Давайте-ка я скажу.

Заговорщики умолкли, неприязненно уставившись на Ноя. Только Андрей не смотрел на него. Он развалился в своем кресле, и, казалось, задремал.

— Послушай, Ной. Я понимаю твое желание взять с собой всех знакомых. По-человечески, это правильно. И благородно. Но, видишь ли, бывают ситуации, когда благородство может обойтись слишком дорого, и тогда оно становится подлостью. Каждый из нас, здесь присутствующих, тоже хочет быть добрым, но каждый из нас вынужден чем-то — кем-то — жертвовать ради других. Кроме тебя, трое — Илья, Яков и Самсон — попросили взять кого-то еще. Яков возьмет с собой внучку. Поверь мне, для него это был непростой выбор — у девочки есть родители, один из которых его сын. Илья просил за жену, мы согласились. Но у него тоже есть родители. Есть друзья. Мы должны выбирать, потому что каждый лишний человек ставит под вопрос саму возможность осуществить наш план. Вездеход — это все, на что мы можем рассчитывать. Если мы возьмем слишком много людей, мы не сможем обеспечить достаточного количества припасов. Мы вынуждены выбирать. Это больно, это может показаться гадким, но другого пути нет.

Ной ощутил короткий, но болезненный укол совести. Ему вдруг захотелось раскаяться, захотелось попросить прощения — их глаза, обращенные на него, требовали этого. Все его воспитание, вся его жизнь в Городе требовала раскаяния. Они жертвовали самым дорогим, и как он мог…

Мог. И должен был. Эти жертвы, которые так трогательно расписывал Матвей, были ничем иным, как предательством, трусостью и преступлением. Люди в этой комнате не имели никакого права упрекать его. Они поступали низко и хотели, чтобы он поступил так же, потому что это честно. Потому что так поступили все.

«Плевать я хотел на вашу честность».

— Я видел этот вездеход, — сказал Ной. — Я провел в нем много дней. Он может взять больше людей. Придется потесниться, но это возможно.

— Ты не понимаешь, — снова заговорил Матвей. — Если мы согласимся на твою просьбу, то, как прикажешь быть с остальными? Чем они хуже тебя? Мы не можем взять стольких. Пойми, вездеход не ковчег, а ты не библейский патриарх. Ты не можешь спасти всех, кто тебе дорог. Ты должен выбрать.

— Мы могли бы взять с собой грузовик. Вездеход повезет людей, а вторая машина — припасы.

— И где же мы возьмем грузовик? — вмешался Илья.

— Не знаю, но мы должны попытаться. Мы обязаны попытаться спасти как можно больше людей. Это правильно!

— Тогда, может быть, просто объявить общую эвакуацию? — спросил Матвей. — Отправить людей в Пустую Землю и предоставить им умирать там?

— Нет, нельзя, — сказал Гурий. — Объявлять всеобщую эвакуацию, значит погубить всех.

— Это немыслимо! — поддержала его Анна. — Молодой человек, вы просто не понимаете, о чем просите. Ваши капризы погубят нас всех. Вас приняли в круг посвященных не для того, чтобы вы выдвигали какие-то условия и ставили под угрозу все, что было сделано. Не вами сделано!

Поднялся гомон, посыпались оскорбления. Ной молчал. Молчали Илья и Яков, молчал Караско. Больше всех кричал Гурий, он требовал извинений и все пытался ринуться к Ною, но, сидящий рядом Караско удерживал его на месте. Обстановка накалялась.

— Подождите! Тише! Дайте сказать! — закричал Ной.

Нехотя спорщики умерили свой пыл и уставились на него.

— Вы меня не так поняли.

Стало абсолютно тихо. Ной осмотрел комнату и встретился взглядом с Караско.

— Я не прошу вас взять тех, чьи имена были названы. Это не просьба. Это условие. Если вы не согласитесь на него, вездеход уйдет в никуда. Я не стану разыскивать Большой Город.

— Сукин сын, — внятно и громко произнес Гурий.

— Кто бы говорил, — ответил Ной. — Один как перст, а крику поднял больше всех.