Черные ножи

Тут мне внезапно стала понятна всеобщая сегодняшняя суета вокруг моей персоны. Еще бы, материал в центральном издании, выходящим десятками миллионов тиража по всей стране. И моя физиономия на развороте! Вот уж внезапная вселенская слава, которой я вовсе не жаждал. Я взял газету и быстро пробежал глазами текст. Все было написано в лихом стиле, видно, для привлечения молодежной аудитории, и сама история оказалась изложена достаточно правдиво и подробно. Получилась некая ковбойская перестрелка в стиле западных вестернов — наш советский истерн, со мной в главной роли, но мораль была подведена крепкая: только настоящий комсомолец способен на подобный подвиг!

— Товарищи! Друзья мои! — Михалыч поднялся из-за стола и взял в руки стакан с чаем, и мне показалось, что он даже слегка прослезился. Вот уж в ком, а в нем я никогда прежде не подмечал сентиментальных черт. Оказалось, даже в его железном сердце есть место чувствам и эмоциям. — Я не силен в речах, но хочу сказать, что горд находиться рядом с такими ребятами! Казалось бы, пацаны совсем… молодые, без головы… а правильные, смелые! Спасибо Дима, спасибо Алексей!..

Он настолько растрогался, что мне даже стало неудобно. А Леха, о котором в тексте не было упомянуто ни словом, надулся от гордости.

И люди, смотревшие на наш стол со своих мест, внезапно поднялись на ноги и тоже взяли в руки стаканы с чаем и компотом, поднимая этот импровизированный тост в мою честь.

Я встал и нелепо раскланялся на все четыре стороны. Мне было дико неудобно.

Потом, когда все вокруг успокоилось, и мы вернулись к еде, Михалыч негромко сказал:

— Да, вот еще что. С утра к девяти часам дуй в бывшую школу №48 по Спартака. Знаешь, где находится?

Я кивнул, это было недалеко от завода.

— Там на первом этаже сейчас располагается челябинский обком. Оттуда позвонили в заводоуправление и попросили тебя явиться. Ну как попросили… приказали! Отгул на первую половину дня я уже подписал.

Всесоюзная слава не проходила даром. Кажется, на меня обратили внимание люди, облеченные властью. Это плохо, я предпочел бы держаться в тени. Но выбора не было, все решили за меня. Я лишь уточнил у бригадира:

— А Леша со мной?

— Его туда не звали, — хмыкнул Михалыч, — так что твой друг, как штык, обязан быть в цеху к началу смены!

Алексей, прекрасно слышавший этот диалог, лишь тяжко вздохнул, выражая этим всю бесконечную несправедливость нашего мира. Но я ничем помочь ему не мог.

Подумав немного, я негромко поинтересовался у своего друга:

— Слышь, Лех, а у тебя остался школьный костюм и галстук?

Глава 8

Костюм нашелся. Ну как костюм, бывшая Лехина форма школы ФЗО: брюки из темно-синей шерстяной ткани, хлопчатобумажная гимнастерка, застегнутая под самое горло, ремень с бляхой, ватная куртка, шинель из грубошерстного сукна, да суконная фуражка с фибровым козырьком. Брюки были коротковаты, гимнастерка узковата и жала в груди, от шинели я решил отказаться в пользу своего пальто, которое было чуток просторнее, хотя я из него давно вырос, а фуражку отложил в сторону — все же я не учащийся ФЗО, и нацепил для сугрева кофту поверх гимнастерки и теплую шапку на голову.

В таком виде, бодрой походкой, без четверти девять утра я явился к зданию школы, построенной в стиле конструктивизма из стекла и бетона лет десять назад. Над выпирающим вперед кубическим входом блестели на солнце большие окна, за которыми располагался актовый зал. На верхней террасе стояли несколько человек и курили. Сам я не знал, но Петр Михайлович рассказал вчера, что школу временно перенесли в другое место, а сейчас в здании разместились эвакуированные семьи из Ленинграда, Днепропетровска, Харькова и других городов — им выделили третий этаж. На втором этаже устроили госпиталь для тяжелораненых, а первый целиком отдали под административные помещения — тут то и находились обкомовские кабинеты по соседству с кабинетами врачей и медсестер.

У входа стояла группа раненых: один на костылях, второй — с ужасно обожженным лицом, перебинтованным так, что оставались видны только блестящие глаза, часть засохшей корки, покрывавшей лицо, и пересохшие губы, и третий — самый здоровый на вид, с подвязанной к шее рукой. Раненые курили и негромко разговаривали о чем-то своем. Мое появление их нисколько не заинтересовало. Я на всякий случай поздоровался и зашел в школу.