Черные очки

– Марджори! – крикнул Хардинг и, кашлянув, сделал смущенный жест в сторону Эллиота, словно взрослый, старающийся отвлечь внимание от расшалившегося ребенка.

– Ты зря так вспыхиваешь, Марджори, – мягко проговорил профессор. – Я только пытаюсь помочь вам. Ты же это отлично знаешь.

Несколько мгновений на лице Марджори была написана нерешительность, а потом на глаза набежали слезы, а выступившая на лице краска придала ему такую неподдельную красоту, которой не могли повредить даже дрожащие губы.

– Извините, – сказала она.

– Например, – продолжал, как ни в чем не бывало, профессор, – строго говоря, неверно, что во время спектакля никто не произнес ни слова. – Профессор взглянул на Хардинга. – Вы говорили.

– Я? – переспросил Хардинг.

– Да. Когда вошел доктор Немо, вы со своей кинокамерой передвинулись немного вперед и сказали: "У-у! Человек-невидимка!" Разве не так?

Хардинг несколько раз провел рукой по своим волосам.

– Да, сэр. Хотел, наверное, показать, какой я остроумный. Но какого черта!.. Вопрос ведь к этому не относится. Речь ведь идет только о том, что говорили действующие лица спектакля, правильно?

– И вы, – продолжал профессор, оборачиваясь к Марджори, – тоже сказали или, вернее, прошептали пару слов. Когда "Немо" откинул вашему дяде голову, чтобы заставить его проглотить капсулу, у вас вырвалось протестующее: "Нет! Нет!" Негромко, но я хорошо расслышал.

– Не помню, – моргая, ответила Марджори. – Но какое все это имеет значение?..

Тон профессора стал спокойнее и мягче.

– Я готовлю вас к следующей атаке инспектора Эллиота. Минуту назад я уже предупредил вас: инспектора интересует – не мог ли кто-то из нас выскользнуть из комнаты и убить Марка в те две минуты, когда свет был погашен. Ладно, я в состоянии присягнуть, что видел или слышал вас обоих все время, пока Немо находился на сцене. Я могу присягнуть, что вы не выходили из этой комнаты. Если вы можете сказать то же самое обо мне, тогда у нас такое тройное алиби, которое не по силам опровергнуть даже Скотленд Ярду. Слово за вами!

Эллиот внутренне напрягся. Он знал, что следующие минуты могут оказаться решающими.

* * *

Теперь на ноги вскочил Хардинг. В его больших – "коровьих", как окрестил их Эллиот – глазах видна была тревога. Лицо его сохраняло обычное выражение сердечности и уважения к старшим, но кулаки были крепко сжаты.

– Я же все время был занят съемкой! – воскликнул он. – Поглядите, вот камера. Вы что – не слышали, как она работала? Нет?..

Он засмеялся – по-настоящему симпатичным смехом. Похоже, он ожидал, что хоть кто-нибудь еще засмеется вместе с ним, и был разочарован, когда этого не случилось.

– Понятно, – проговорил он, глядя куда-то вдаль. – Я однажды читал рассказ.

– Да что вы, – заметил профессор Инграм.

– Да, читал, – предельно серьезно продолжал Хардинг. – У одного типа было алиби, потому что кто-то там слышал, как он все время печатал на пишущей машинке. А потом оказалось, что он придумал какое-то устройство, которое само тарахтело точь-в-точь, как пишущая машинка. Черт возьми, не думаете же вы, что можно заставить кинокамеру снимать, когда возле нее никого нет?

– Это же абсурд! – воскликнула Марджори. – Я видела тебя. Я знаю, что ты был здесь. Вы, действительно, могли подумать нечто подобное, инспектор?

Эллиот рассмеялся.

– Я, мисс Вилс, ничего подобного не говорил. Все эти предположения исходили от профессора. Впрочем, можно остановиться на этом вопросе подробнее, – он говорил сейчас тоном человека, идущего на уступку, – хотя бы ради того, чтобы окончательно с ним покончить. Между прочим, это ведь верно, что здесь была полная тьма?

Профессор ответил прежде, чем успел заговорить кто-либо еще.

– Темнота была практически полной первые двадцать секунд, пока Чесни не отворил дверь в кабинет. После этого рассеянный свет, горевший в кабинете лампы хоть и слабо, но освещал комнату. Силуэты – я надеюсь, это подтвердят и мои товарищи – вырисовывались вполне отчетливо.

– Одну минутку, сэр. Как именно вы сидели? Профессор встал и аккуратно поставил три стула в одну линию с промежутками примерно в три фута. От стульев до двери было около трех метров и, следовательно, максимальное расстояние, разделявшее зрителей и Марка Чесни, составляло не более пяти метров.

– Чесни сам расставил стулья еще до того, как мы вошли, – объяснил профессор, – и мы их не переставляли. Я сидел вот здесь, справа, поближе к окну, – он положил руку на спинку стула. – Марджори была в центре, а Хардинг с другого краю.

Поглядев на расположение стульев, Эллиот обратился к Хардингу:

– Чего ради вы расположились так далеко слева? Разве из центра вид не был бы лучше? С того места вы не могли, например, снять, как "Немо" появился в садовой двери.

Хардинг нахмурился.