— Аптекарь — подозрительный тип, — добавил Эллиот, — хотя я ничего конкретного не обнаружил. Но вдобавок суперинтендент Хэдли поручил мне дело об отравлении в Содбери-Кросс, все подробности которого я уже изучил, читая подшивки газет.
— Вы не отказались от дела?
— Нет, сэр. Как я мог от него отказаться, не сообщив суперинтенденту все, что знаю?
— Хм.
— Вы полагаете, что меня следует вышвырнуть из полиции пинком, и вы абсолютно правы.
— Господи, конечно нет! — Доктор Фелл широко открыл глаза. — Вам все еще не дает покоя ваша чертова щепетильность. Перестаньте болтать вздор и продолжайте.
— Когда я ехал сюда прошлой ночью, то обдумывал всевозможные выходы из положения. Некоторые из них были настолько дикими, что меня бросало в дрожь, когда я вспоминал о них сегодня утром. Я подумывал о том, чтобы систематически уничтожать все улики против Марджори Уиллс, и даже о том, чтобы бежать с ней к южным морям.
Он сделал паузу, но доктор Фелл только задумчиво кивал, словно понимая причины такого поведения, и Эллиот заговорил снова, чувствуя колоссальное облегчение:
— Я надеялся, что главный констебль — его зовут майор Кроу — ничего не заметит. Но очевидно, я с самого начала вел себя странно и раз за разом допускал оплошности. Хуже всего то, что девушка почти узнала меня. Правда, она не связала мой облик с внешностью человека, которого видела в аптечном зеркале, но уверена, что видела меня раньше, и все еще старается вспомнить где. Что касается остального, то я пытался подходить к делу без предубеждений — снова компромисс, а? — и вести расследование как самое ординарное. Не знаю, удалось ли мне это, но, как видите, я сейчас здесь.
Доктор Фелл задумался.
— Скажите, если отбросить историю с кондитерской лавкой, вы обнаружили что-нибудь прошлой ночью, что заставило бы вас считать Марджори Уиллс виновной в убийстве Маркуса Чесни?
— Нет! Совсем наоборот — у нее алиби размером с дом.
— Тогда, во имя Вельзевула, о чем мы говорим? Почему вы не поете как жаворонок?
— Не знаю, сэр. Дело слишком странное и запутанное, чтобы решить его одним махом. С самого начала оно выглядит как сундук с секретом.
Доктор Фелл откинулся назад, попыхивая сигарой; лицо его выражало яростную сосредоточенность. Даже лента его очков возбужденно подергивалась.
— Давайте исследуем вашу эмоциональную проблему, — сказал он. — Нет, не шарахайтесь от моего предложения. Это может быть самовнушением или подлинным чувством, но в любом случае я хочу задать вам вопрос. Допустим, эта девушка — убийца... Погодите! Я сказал «допустим». Таким преступлениям нелегко найти оправдание — даже мне необходимо напрячь весь свой ум, чтобы попытаться понять их. Они противоестественны и свидетельствуют о ненормальности — жить в одном доме с человеком, совершившим их, так же опасно, как с королевской коброй. Поэтому я спрашиваю: допустим, эта девушка виновна — вы хотите в этом убедиться?
— Не знаю.
— Тем не менее вы согласны, что это следует выяснить?
— Полагаю, что да.
— Отлично. — Доктор Фелл снова затянулся сигарой. — Тогда давайте взглянем на это с другой точки зрения. Предположим, девушка абсолютно невиновна... Нет, не вздыхайте с облегчением — будьте практичны даже в вашей романтической страсти. Предположим, она невиновна. Что в таком случае вы намерены делать?
— Не понимаю, сэр.
— Вы же говорите, что влюблены в нее?
Эллиот наконец сообразил, о чем идет речь.
— Меня к этому не примешивайте, — сказал он. — Я не льщу себя надеждой на какие-то шансы. Видели бы вы ее лицо, когда она смотрит на Хардинга! Я видел. Говорю вам, сэр, прошлой ночью мне было труднее всего относиться к нему беспристрастно. Я ничего не имею против него — он производит впечатление вполне достойного парня. Могу лишь сказать, что в моем воспитании есть нечто, заставляющее меня настораживаться каждый раз, когда я разговариваю с ним. — Эллиот снова почувствовал, что его уши краснеют. — Ночью меня преследовали всевозможные видения. Я воображал, как эффектно арестовываю Хардинга за убийство, надеваю на него наручники, как она смотрит на меня... ну и прочую чепуху, какая только может прийти парню в голову. Но эмоциональные узлы не разрубить так легко. Хардинг — ложный след, если я хоть когда-либо видел таковой. Невозможно совершить убийство, когда ты пребываешь в одной комнате с двоими людьми, которые смотрят на тебя, а настоящий убийца находится в поле зрения в соседней комнате. Может быть, Хардинг — охотник за состоянием (подозреваю, что это так), но это лишь одно из проявлений людской извращенности. Он никогда не слышал о Содбери-Кросс, пока не познакомился с Чесни в Италии. Так что забудьте о Хардинге, а заодно и обо мне.
— Помимо вашей щепетильности, — заметил доктор Фелл, — вам следует избавиться от чрезмерной скромности. Может, это и добродетель, но женщины ее не выносят. Ладно, оставим это. Как вы чувствуете себя теперь?