Черные реки сердца

Он был готов. Ему была нужна только женщина, которая могла стать следующей фигурой в его выставке ужасов. Но и она уже была у него. Именно она помочилась там в фургоне от страха, и ее руки бились стаей испуганных птиц о дверь наверху.

Что-то двинулось, быстро и осторожно, вылезая из дыры в стене. Оно двигается между инструментов, через тени и отсветы огня, прозрачные, как лед. Увидев меня, оно застывает, как застыл я при виде замученных женщин в нишах.

Это – крыса, но необычная. Ее череп совершенно деформирован. Один глаз расположен ниже другого, рот скорчен в постоянную изломанную усмешку. За первой крысой следует вторая. Она также застывает при виде меня. Но прежде она поднимается на задние лапы. Она тоже не похожа на обычную крысу, но отличается и от первой – у нее странно длинные и искривленные конечности и небывало широкий нос на узкой морде.

Это, видимо, члены семьи паразитов, которые живут и питаются в катакомбах. Они прорыли туннели позади этих ниш и жрали останки, обильно пропитанные химикатами и веществами, консервирующими плоть несчастных жертв. Каждый год новое поколение паразитов производило новые виды мутантов, и они с каждым годом становились все ужаснее и ужаснее. Животные очнулись от столбняка и побежали обратно к норе, откуда появились. Я никак не могу прийти в себя.

* * *

Шестнадцать лет спустя эта длинная комната уже не была такой, какой она была в ночь сов и крыс. Гипс сорвали со стен и убрали. Жертв освободили из их ниш на стенах. Между колоннами из красно-черных кирпичей, которые отец Спенсера оставил между нишами как подпорки, была видна темная земля. Полиция и судебные патологоанатомы, работавшие долгие недели в этой комнате, попросили добавить вертикальные столбы между этими кирпичными колоннами. Казалось, они не верили подпоркам, которые установил Стивен Акблом.

В холодном сухом воздухе сейчас немного пахло землей и камнем, но это был чистый воздух. Резкие выделения химикатов и запах разложения уже исчезли.

Стоя снова в этой комнате с низким потолком, рядом с Элли и собакой, Спенсер помнил тот испуг, который охватил его, когда ему было всего четырнадцать лет. Но его поразило, что он ощущал не только испуг. Да, был и ужас, и отвращение, но сильнее ощущались жуткая злоба и жалость к мертвым. Сочувствие к тем, кто их любил, и вина за то, что он не смог никого спасти.

Еще он ощущал грусть оттого, что у него уже никогда не будет той жизни, которая открывалась перед ним до сегодняшней ночи.

Кроме того, его охватило неожиданное благовестие, которое чувствуешь в любом месте, где погибли невинные люди, начиная с Голгофы и кончая Дахау и Бабьим Яром. Такое происходит на безымянных полях, где Сталин погубил миллионы душ, и в комнатах, где жил Джеффри Дамер, и в камерах пыток инквизиции.

Почва в месте любого убийства осквернена грехами убийц, творящих там свои мерзкие дела. Такие люди часто считали себя избранными, но на самом деле они подобны навозным мухам, а ни один навозный жук или муха не могут превратить даже квадратный сантиметр почвы в священную землю.

Святые становятся их жертвами, погибающие вместо кого-то, кому судьба повелела продолжать жить. Хотя многие, зная или не зная об этом, умирают вместо других людей – эта жертва не менее священна, раз судьба выбрала для них такую долю.