Черные розы для снайпера

– Нет, пойми, я ведь даже чисто профессионально всегда готов к неприятностям. Я знаю, что меня в любой момент подрежут или подстрелят, но не думаю об этом! А рядом с Сонечкой!.. Жизнь становится совершенно непредсказуемой и очень желанной. Фактор неизвестности. Ладно, как живешь, Ева Николаевна?

– Карпелов, – задумчиво проронила Ева, уставившись в окно, – ты думашь, мы живем? Может, тебя подстрелили еще в прошлом году. А я утонула в сундуке в Черном море, такая голая-голая, зато в золоте и бриллиантах.

– Все может быть, – легко согласился Карпелов. – Насчет тебя – не знаю, а я-то, я-то! Видела, как руки на допросе прятал? Боюсь глупо умереть, боюсь. Значит, еще живу. Не хочешь говорить про жизнь, скажи, чем зарабатываешь?

– Звонок, выезжаю, стреляю – отчет.

– Ладно, снайперишь, значит. А что любишь?

– Люблю?.. Хорошее оружие люблю, люблю, когда дети засыпают у меня на руках, женщин люблю, мужчин тоже иногда. Терпкое вино, крепкий чай, быструю езду, розы люблю, но только спелые. Дождь в ладонях, снег в волоса-а-ах! – Ева зевнула и потянулась.

– Тогда, – предложил Карпелов, доставая термос и прекращая ее неожиданные романтические излияния, – остановимся конкретно на быстрой езде и крепком чае?

Четверг

В пять часов двенадцать минут отличного летнего утра Ева Николаевна смотрела, задумавшись, на спящую Далилу. Она захватила рукой ее жесткие прямые волосы цвета спелой пшеницы, свесившиеся с кровати, и провела ими по лицу.

– Почему ты сидишь на полу? Ложись, еще можно поспать, – пробормотала Далила.

– Далила, я по делу. У тебя в группе есть маленькая рыжая женщина, Сонечка Талисманова?

Далила резко села, не открывая глаз, пробормотала «профессиональная тайна» и упала на подушку.

– Исполнительная ты моя, – вздохнула Ева, вставая с пола. – А музыку можно включить? Мне нужно подкачаться и к восьми уже быть на другом конце города. Объясняться по поводу неудачного выстрела. – Ева достала из шкафа тренажер и раскладывала его.

– Убью-у-у, – простонала Далила, пряча голову под подушку.

В голубятне во дворе мальчик открыл металлическую решетку, выпустил голубей, свистел и размахивал футболкой, не давая птицам садиться. Голуби спирально уходили вверх бело-розовой стаей, подсвеченные поднимающимся солнцем.

В семь часов пятнадцать минут Климентию Фаберу позвонил режиссер киностудии «Шик» и сообщил, что никто из приглашенных дублерш не может на шпагате раздавить промежностью апельсин.

– Я не огу говоить, – выдавил Фабер, тяжело поднявшись с огромной кровати и направляясь с телефоном в ванную.

– Прекрасно! – почему-то обрадовался режиссер. – Может быть, сейчас вы меня наконец выслушаете!

Пока Фабер в оцепенении рассматривал в зеркале свое опухшее лицо, посиневшую верхнюю губу и почему-то увеличившийся нос, режиссер, не скрывая истеричных нот в голосе, подробно описал, что бы он хотел сделать со сценаристом фильма «Красивая пуля». Фабер запомнил, что самым важным было – посадить этого сценариста на шпагат и долбить его книгой по голове до тех пор, пока он не раздавит своей промежностью подложенный ему апельсин.

– Ко-оче! – повысил голос Фабер, потому что, даже представив великого писателя Велиса Уина сидящим в шпагате над апельсином, он не развеселился. Приподняв пальцами верхнюю губу, Фабер постарался сковырнуть пластинку. Пластинка сидела прочно.

Открыв краны и положив телефон на полочку у зеркала, Фабер встал под душ. Он сплюнул и внимательно пронаблюдал, как розовая слизь проскользнула по дну ванны. Выключив воду и вытершись, Фабер взял телефон и успел как раз к заключительной части. Режиссер выдохся, устал и изменил тон.

– Я приеду, – пообещал Фабер, зажмурился, применил усилия и сдернул пластинку. Стало легче. Делая губами упражнения, Фабер подошел к кровати и обнаружил, что его подушка раскрашена розовыми подтеками.

Он одевался, когда телефон зазвонил опять. Восемь десять – Фабер застегивал часы на руке.

Писатель Лев Иванович Пискунов – псевдоним Велис Уин – очень обрадовался, застав его, «ведь обычно в полвосьмого вас уже нет дома!» – и так далее, так далее.