— Ничего такого, в результате чего тебя не убьёт мой муж. Или я сама, — я наклонилась, поставив чашку и блюдце обратно на столик. — Но с другой стороны, если ты убьёшь моего щенка, или хоть напугаешь его… я определённо убью тебя. Вот тут я непременно
Молчание вернулось.
Опять-таки, оно отличалось от прежних пауз между нами.
Улыбка Алексея сделалась ещё более жестокой.
Как и его глаза.
У меня определённо сложилось впечатление, что ему не понравился мой ответ.
Более того, я испортила ему забаву. Я лишила его веселья от попыток шантажом принудить меня к действиям сексуального характера, порушила кайф, которым он упивался, имея надо мной власть. Я не отреагировала так, как ему хотелось. Хуже того, я не отреагировала так, как он ожидал — он не получил той реакции, какую привык получать от людей в подобной ситуации, особенно от женщин.
Я всё ещё пристально смотрела на него, сохраняя нарочито нейтральное выражение, когда он шарахнул кулаком по золочёному столику, заставив чайный сервиз задребезжать.
Чай пролился через края обеих чашек.
Он разлетелся по столику светлыми брызгами, но по большей части оказался в блюдцах. Моя чашка, находившаяся так близко к краю, пролила немного коричневой жидкости на белый ковёр, покрывавший ту часть пола.
— Ты будешь сосать мой член, мелкая сучка, — произнёс он с сильным акцентом. — Ты будешь сосать мой член, а эта твоя бл*дская псина будет смотреть…
Я уже качала головой.
— Ты
— После этого ты проснёшься и обнаружишь своего щенка со сломанной
— А член у тебя всё равно будет как у Франкенштейна, — ответила я. — Или, может, я прожую его и проглочу. Тогда у тебя вообще не останется члена.
Его глаза выпучились.
Шок, который отразился на его лице, когда он переварил мои слова, мог бы быть комичным, если бы моё чувство юмора не испарилось почти полностью. Я уставилась на него в ответ с неподвижным выражением, и я видела, как в его глазах промелькнул страх.
— Ты е*анутая сука, — пробормотал он. — Ты действительно сделала бы это.
— Ещё как сделала бы, — согласилась я.
— Кем,
— Если ты думаешь, что сможешь хоть как-то контролировать моего мужа без меня, ну удачи тебе, — сказала я, гладя Пантера по ушкам. — А ещё тебе надо получше узнать мой вид, если ты думаешь, что можешь убить меня и всё равно заполучить его.
Увидев непонимающий взгляд Алексея, я закатила глаза.
— Мы связаны на всю жизнь, идиот. Если я умру, он тоже умрёт. И наоборот. Вот только я практически гарантирую, что если ты убьёшь меня, он
Увидев, как побледнел русский, я заговорила нарочито бодрым тоном.
— О, и ещё один момент… если ты, бл*дь, ещё раз станешь угрожать моему щенку, я прослежу, чтобы он сам сожрал твой член, — помедлив, чтобы убедиться, что он всё расслышал, я добавила: — Если честно, та линия поведения, которую ты сейчас избрал — это для тебя тупик. Если ты действительно хочешь меня… или Блэка… или
Алексей уставился на меня.
Я наблюдала, как меняется выражение его лица по мере того, как мои слова откладываются в сознании.
Поначалу его лицо обвисло, будто смысл моего ответа попросту не дошёл до него.
Затем, пока утекали секунды, оно превратилось в суровую маску, когда он осознал простую реальность — та, от кого он ожидал трусости и раболепства, отреагировала совершенно иначе. Я видела, как все мои слова откладываются в его мозгу вместе с пониманием, что я говорила совершенно серьёзно.
Я видела, что он осознал, как я его вижу.
Я видела, как у него в мозгу щёлкнуло, и он понял абсолютное презрение, которое я испытывала к нему и ко всему, что с ним связано.
Я видела тот самый момент, когда он полностью это осознал.
Его взгляд метнулся к щенку на моих коленях.
В ту же самую секунду Пантер зарычал на него.
Я никогда прежде не слышала, чтобы он рычал.
Это был мягкий, слишком высокий и очаровательный щенячий рык, но не оставалось ни капли сомнений, что Пантер рычал совершенно всерьёз и адресовал это Алексею. Как раз когда я подумала об этом, рык сделался более низким и гораздо более угрожающим.
Я уже упоминала, что однажды Пантер вырастет чертовски крупной собакой?
Я улыбнулась.