Черные сказки про гольф

— Свет пробивается сквозь толщу вашего черепа, Фреши. Однако, все не так просто — Джипс хотел прожить достаточно долго, чтобы стать старейшим членом клуба, и только ради этого…

— Я по-прежнему впотьмах, — проворчал Фреш.

— Если психиатр, о котором я только что упоминал, прав, многое заставляет меня поверить, что такое превосходство может существовать.

Заметим, что каждый гольфист является в игре уникумом. Вы, Росмер Фреш, заявляете после окончания игры, что вы прошли трассу за х ударов, а не за х+1, как Джон, Питер или Пол. Вы не упоминаете о тактике, о состоянии нервов, о капризах принадлежностей или погоды; вы — счетная машина, ограниченная лишь операцией сложения. Джон же думает о непредвиденных обстоятельствах игры — силы ветра, высоты солнца, присутствия того или той на поле. Харвей боится потерять уверенность, которая частенько охватывает игрока перед лункой, когда он меняет драйвер на паттер. Теренс захвачен игрой других, а потому забывает о своей собственной.

Все эти игроки имеют то общее, что больше борются с оккультным, невидимым противником, который мешает им побеждать или выигрывать. Но у каждого из них свой собственный противник.

— А мой противник, — пробормотал Фреш.

— х+1… х+2… х+n…

— А у Джипса?

— Смерть, Фреши… Смерть, которая помешала бы ему стать старейшим членом „Клуба Розовых Дюн!“

* * *

Этот разговор мне пришлось вспомнить через год, когда через три недели посте похорон нашего Старейшего члена Филесса Джипса, усопшего в возрасте семидесяти пяти лет, читали его завещание.

В завещании не было никаких сумм для передачи, поскольку Джипс ничего не оставил после себя, но содержалось краткое и волнующее признание:

„Говорят, что я был основателем „Гольф-клуба Розовых Дюн“, но это не так. Он существовал уже полгода, когда меня в него приняли. И это терзало мне сердце.

Я сделал все, что смог для величия клуба, кроме одного. Я не смог стать хорошим игроком, и это удваивало мое огорчение.

У меня не было большого состояния. Оно полностью ушло на расширение и улучшение поля. Но президент Чапмен сделал больше, ибо он был богат, даже очень богат.

Мне так и не удалось подняться до первого ранга, но мне пришла мысль, что в этом мне может помочь время.

В „Сейведж-клубе“, в „Бальморале“, в „Вудлендсе“ старейший член — человек почитаемый, стоящий выше президента и лучших игроков.

Однажды, я решил стать старейшим членом „Розовых Дюн“, зная, что только годы могут возвести меня на этот пьедестал. Приняв такое решение, я зажил ужасной жизнью, боясь болезней и несчастных случаев, которые могли нарушить мое жгучее желание. Я опасался малейшего насморка; от грозы я дрожал; когда я видел машину или велосипед, то впадал в транс, я отходил от гольфистов, когда они выполняли свинг…

Годы шли, и я отпраздновал свое семидесятилетие. И тут врач предупредил меня, что мой атеросклероз стал опасным. В то время я был близок к тому, чтобы стать старейшим членом „Розовых Дюн“. Дорогу мне преграждало лишь одно препятствие — Нат Келтроп, основатель клуба. Он был старше меня на два года.

Вы все знали Келтропа — это был человек, сделанный из железа. Он вполне мог дожить до ста лет. Сто лет! А мое бедное сердце слабело все больше и больше!

Всем вам известна трагическая кончина Келтропа. Он упал в речку, протекающую рядом с полем и утонул. Туда столкнул его я; я знал, что он не умеет плавать.

С тех пор я жил с черным пятном на совести. Но я стал старейшим членом „Розовых Дюн“. И эту славу у меня не отнять!

Быть может, Великий Судия, перед которым я предстаю в сей час, учтет мое двойное посмертное признание — признание в единственном преступлении и признание в единственной гордыне. Не знаю, которое окажется тяжелее на весах Судьбы“.

ЭГ-1405

Гольфисты и кэдди разбежались от ливня, как куропатки после выстрела охотника. Яростный ветер поднимал в воздух тучи песка с холмов и воду из огромных луж. Этот внезапно поднимающийся ветер с северо-востока столь же неистово терзал как поле Вестмор-гольф-клуба, так и Ирландское море.

Брайс, Мак Карти, Аскис и Уэддон, продрогнув до мозга костей, ворвались в бар клуб-хауза, громко требуя ромового грога, и бармен Томпкинс в мгновение ока подал его.

— Пропащий день! — проворчал Уэддон. — Теперь на поле налетят стаи ворон. Чертов ветер.

— К счастью, он столь же быстро ликвидирует убытки, — заявил Брайс. — Завтра он высушит поле не хуже промокашки. Кстати, эта непредвиденная пауза позволит мне показать вам нечто необычное.

Он разложил на столе четыре фотографии.

— Боже, — усмехнулся Аскис, — с чего вдруг вы стали фотографировать драйвер с трех сторон, а кроме того сделали и увеличение головки. Это же не Грета Гарбо!

— Драйвер? — возмутился было Уэддон… — Эээ… А вообще-то действительно драйвер.

— Я бы скорее сказал сэндвич, — возразил Аскис.

— Ни то, ни другое, — скривился Брайс.

Спор прервал Мак Карти. Он долго рассматривал фотографии, потом положил их на стол, не спуская с них глаз. Лоб его пересекали две вертикальные морщины.