Летом 1953 года в Северной Италии стояла убийственная жара. Синее небо полыхало невыносимым зноем, даже узкие улочки и каменные дворики старой Мантуи, обычно сохраняющие прохладу, к вечеру раскалялись, как доменные печи.
В июне стало хуже. Сердце работало с перебоями, дышать в такую жару было все труднее. Он больше не бывал в своей римской квартире и в загородном поместье в Барбарано ди Сало. В июле он перестал выходить из дома, в августе слег.
На рассвете 11 августа Тацио открыл глаза, обвел взглядом комнату. Над дверью красовалась голова оленя, его единственный охотничий трофей. Бедное животное бросилось под колеса «Ауто-Униона» во время тренировки в Донингтон-Парке. На комоде рядом с кроватью — фото старого друга д'Аннунцио. В предрассветных сумерках невозможно прочесть надпись, но он помнит ее наизусть: «Тацио Нуволари, в котором, как и во всяком истом итальянце, сочетаются поистине эпическое мужество, более мирные склонности к технике и способность пройти по тонкой грани между жизнью и смертью на пути к победе».
Нуволари улыбнулся. Он никогда не сдавался. Не сдастся и сейчас — вот уже рассвет, а с ним — желанная прохлада. Самое трудное, ночь, осталось позади. Значит, он одержал еще одну победу.
Тацио Нуволари умер около шести часов утра в четверг, 11 августа 1953 года. На памятнике своему земляку жители Мантуи написали: «Последнему из великих пилотов. Первому из современных».
Бернд Роземайер
ХМУРОЕ УТРО
Чувство было настолько необычным, совершенно для него не характерным, что Берни даже немного струхнул. Нет, конечно, он совсем не похож на эдакого вечно улыбающегося идиота, всегда довольного жизнью и по любому поводу разражающегося жизнерадостным смехом. Однако ни разу, сколько он себя помнил, его не оставляла уверенность в себе. И уж, конечно, любые сомнения и страхи улетучивались, когда Бернд Роземайер садился за руль гоночного автомобиля. Садился, чтобы быть первым, только первым.
А нынче — ничего похожего. Два часа назад, когда он проснулся во франкфуртской гостинице, за окном царила непроглядная темень, а в комнате — ледяной холод. Бернд с отвращением натягивал холодную одежду и впервые в жизни поймал себя на том, что не хочет сегодня садиться за руль. И вот он втиснут в узкую кабину низкого, распластанного по земле автомобиля и ждет, когда можно будет стартовать. Но старт все откладывается и откладывается. Отвратительная погода. Серые январские рассветные сумерки незаметно перешли в такое же серое, промозглое, холодное и сырое утро. Бетонные плиты шоссе поблескивают тяжко-свинцово. Окрестные поля, что лежат ниже дороги, скрыты рваными лохмами тумана, и не таинственно-спокойного, как обычно, а болезненно-подвижного, все время изменяющегося, почти жидкого. И вот уже час, как подул ветер. Холодный, пронизывающий до костей, не очень сильный, но упорный, он как живой — словно караулит серебристую птицу, его гоночный «Ауто-Унион», не давая ей взлететь. Иногда ветер внезапно стихает, притаившись где-то неподалеку, и тогда наступает вдруг необычная, почти физически ощутимая тишина.
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Бернд постарался вспомнить что-нибудь хорошее. Городок Линген в Нижней Саксонии, совсем рядом с голландской границей. Отцовскую авторемонтную мастерскую с гордой вывеской «Роземайер и Компания» на Вокзальной улице. Закончив школу, Бернд и его старший брат-погодок Якоб работали в этой мастерской. Ну вот, поморщился Роземайер, в это хмурое утро даже вспоминается почему-то всякая дрянь — это ему почудилось, будто мальчишки с соседней улицы опять дразнят его «Килькой». За маленький рост.
Чего он только не делал, чтобы избежать насмешек. Однажды, в одиннадцать лет, с приятелями отправился кататься на отцовском автомобиле. Они благополучно добрались до соседнего городка Нордхорн, но поездка окончилась в полицейском участке — маленького Берни совершенно не видно было из-за руля, и бдительные нордхорновские фараоны их, конечно, остановили. Потом, разумеется, был разговор с отцом... М-да.