Черные сказки железного века

Чудесные звуки рассыпались вокруг, шелестели в тяжелых занавесках, хрустальными брызгами звенели по тусклому паркету, затухая в потертых коврах, чей почтенный возраст скрывал приглушенный свет старомодных люстр. Удивительное дело — длинноволосые парни лет двадцати с небольшим и зрелые, под сорок, мужчины слушали музыку затаив дыхание, как дети рождественскую сказку. Молодой человек у рояля, один из самых молодых из них — в тот январский вечер 1982 года ему не исполнилось еще и двадцати четырех лет, — небрежно одетый в дорогущие джинсы и водолазку, чуть улыбался, а длинные, красивые пальцы порхали над клавишами легко и весело. В профиль его можно было принять за Марлона Брандо в юности — тот же орлиный нос, тот же лоб. Иногда пианист вдруг хмурился, и тогда по полутемному холлу тихой викторианской гостиницы на краю света прокатывались волны щемящегрустного блюза.

Музыка смолкла, и в полной тишине слышно было, как к подъезду отеля «Саннисайд Парк», шурша шинами по гравию, подъехала машина. Хлопнула дверца...

— Черт возьми, Элио, это потрясающе! Где ты наблатыкался так играть на этой штуке? — востроносый и востроглазый паренек слегка шпанистого вида, чьи темно-русые волосы казались в приглушенном свете совсем рыжими, первым вскочил с места. — Вот уж никогда бы не подумал, что битых двадцать минут, как школьница на воскресной проповеди, просижу с открытым ртом на концерте классической музыки.

В 22 года де Анжелис стал заводским пилотом «Лотоса» — одной из самых знаменитых команд «Формулы-1».

Пианист встал, улыбаясь, раскланялся и, оглядев собравшихся в зале приятелей, с обидой в голосе произнес:

— Спасибо, Рене, ты настоящий друг. А где же цветы для маэстро?

— В самом деле здорово, коллега, — к роялю неторопливо подошел крепкий мужчина лет тридцати пяти, чей акцент и шевелюра цвета лежалой соломы с головой выдавали шведа. — А что это было? Мне показалось, Моцарт...

— Слим, старина! Как заметил Джеймс Джойс, «когда знаешь, кто автор, как-то яснее». Ох, и прав был этот ирландский хулиган! И тебе, дружище, спасибо. Из уст настоящего музыканта слышать комплименты мне, скромному таперу, особенно приятно. Опус номер шесть: импровизация на тему забастовки пилотов «Формулы-1». Немного Моцарта, немного Брамса, чуточку Чайковского, самую малость Глюка. Все остальное — настоящий де Анжелис. Последний концерт для фортепьяно без всякого оркестра.

«Вроде жив. Ужасно болит плечо. Сейчас главное — не думать об этом. О чем-нибудь другом. Хоть о том вечере в Йоханнесбурге четыре года назад... И что тебе тогда вздумалось шутить на литературные темы? Боргуд отличный парень, но он всего лишь барабанщик АББА, а не любитель заумного чтива. Ты ведь и сам осилил «Улисса» с большим трудом. Умник...»

— Что ж, парень, без работы ты просидишь недолго, — Боргуд, который и в самом деле некоторое время играл в знаменитой шведской группе и даже возил ее рекламу на бортах своей гоночной машины, улыбнулся в ответ, но глаза его были серьезны. — Пойдешь в композиторы.

— А что, может, и вправду? Брошу гонки, — в глазах Элио запрыгали чертики, — остепенюсь, женюсь, заведу кучу ребятишек и буду писать только возвышенную музыку. На манер Мендельсона. «Найти жену и тихий уголок, прогнать навек бесенка из сапог... И злющего бесенка между ног».

— Итак, дамы и господа, после того как вы насладились высоким искусством в исполнении лауреата международных конкурсов игры на волынке и на нервах наших хозяев синьора Элио де Анжелиса, представлявшего сегодня конюшню «Лотос», к вашим услугам коверный клоун Джек О'Мэлли из всемирно известной бродячей труппы «Альфа-Ромео»! Требую бурных аплодисментов.

Так продолжался этот тревожный вечер, когда судьба каждого из них, гонщиков, решивших поспорить с хозяевами Большого цирка, как уже не первое десятилетие, сначала в шутку, а в последние годы все больше всерьез называли чемпионат мира «Формулы-1», висела на волоске. С завтрашнего дня каждый из них и в самом деле мог стать безработным.

С серебряной ложкой во рту

По правде говоря, он с самого начала, с самого первого дня в автогонках был в этом мире чужаком. Не только потому, что много читал, непонятно шутил и со вкусом одевался. Он еще и родился с серебряной ложкой во рту. На картинговую трассу трое братьев — четырнадцатилетний Элио был старшим из них — приезжали в прекрасно оборудованной техничке, и сверстники завидовали им черной завистью. Еще бы, потомственный римский аристократ Джулио де Анжелис заработал на строительстве огромные деньги и ни в чем не отказывал своим детям.