— Гм… — Майор Щеткин задумчиво потер пальцами подбородок и глянул на Плетнева. — Ты что обо всем этом думаешь, Антон?
Плетнев пожал плечами:
— Не знаю. Но памперсами тут не пахнет, это точно.
— Да уж, тут запашок потяжелей. Сердцем чую, что-то тут не так.
Майор Щеткин выглядел бодрым и энергичным. Он прохаживался по кабинету, нетерпеливо потирая руки, и ждал, когда же Турецкий соизволит перейти к делу.
Турецкий, однако, с этим не спешил. Вчера он слишком много «принял на грудь» и сейчас чувствовал себя омерзительно. Он смутно припоминал, что наговорил вчера жене много лишнего. Жаловался на жизнь, ныл и нудил, как законченный инвалид или спившийся старикашка. Стоило Турецкому подумать об этом, и на душе у него делалось еще хреновее.
— Слушай, — обратился он к неугомонному Щеткину, — ты можешь не ходить туда-сюда? Меня уже от тебя мутит.
— Да ради бога, — пожал плечами Щеткин и сел на стул.
— Благодарю. Во сколько же ты встал, трудоголик? — поинтересовался Турецкий, поморщиваясь от боли и потирая виски пальцами.
— В шесть утра, — ответил Щеткин.
— Бессонница, что ли?
— Почему? Нет. Я всегда так встаю.
— Ты не трудоголик, майор. Ты извращенец.
— В общем, дело обстоит следующим образом… — не обращая внимания на этот выпад, начал было Щеткин. Однако Турецкий его остановил.
— Обожди секунду, — попросил Александр Борисович, усаживаясь на диван и снова потирая виски пальцами. — Дай прийти в себя…
Н-да, что ни говори, а диван в агентстве «Глория» был знатный. Даром что антиквариат. На вид строгий и жесткий, но на самом деле чрезвычайно комфортный и уютный. Умели мастера делать мебель в девятнадцатом веке.
Расположившись на диване, Турецкий щелкнул пальцами и развязно произнес:
— Так, ребятки, а теперь сделайте-ка старику кофе. Старому сыщику нужно хорошенько прочистить мозги. Ну, или то, что от них осталось.
«Ребятки» — это, надо полагать, относилось к Антону Плетневу, поскольку Петр Щеткин был ровесником Турецкого, хотя и сильно уступал ему в звании.
— Ну, — повернулся Щеткин к Антону, — чего стоишь? Тебе генерал велел. Что надо сказать?
— Да, Антоша, что надо сказать? — с напускной строгостью поинтересовался Турецкий.
Плетнев поднес руку к виску и вяло проговорил:
— Будет исполнено, ваше превосходительство.
— Вот так-то лучше, — кивнул Александр Борисович.
Плетнев, сам невыспавшийся и похмельный, поплелся к кухонному столику варить кофе.
Пока он возился с электрочайником, Турецкий и Щеткин закурили.
— Ну, как ты после вчерашнего? — поинтересовался у Турецкого майор.
— Так же, как и ты, — ответил Александр Борисович.
Щеткин посмотрел на его опухшее лицо и усмехнулся:
— Сомневаюсь.
Турецкий, однако, не был расположен иронизировать на эту тему.
— Итак, к делу, — сухо сказал он. — Ты сказал, что пробил фирмы, занимающиеся памперсами. Что удалось узнать?
— Фирм, как ни удивительно, целых две, — доложил Щеткин.
— И естественно, нигде фамилия Вертайло не фигурирует? — поинтересовался Александр Борисович.
— Угадал, — кивнул майор. — Даже если он и держит бизнес, то через подставное лицо. Кстати, одна фирмочка интересная — крохотная, на окраине Москвы, рекламы не дает, продает и покупает памперсы… Секретарша — древняя старушка… И склад рядом.
— Это, по-моему, то, что надо, — сказал Турецкий. — Надо срочно взять Вертайло в разработку.
— Я тоже так подумал. И уже связался с ребятами из Твери, они будут вести Вертайло до Москвы. Здесь его перехватим уже мы.
— Смотрите не потеряйте, — усмехнулся Александр Борисович. — Вертайло — воробей стреляный.
Щеткин дернул щекой:
— Обижаешь, Саня.
— Кушать подано, товарищ генерал! — сказал Антон Плетнев и поставил на стол две чашки кофе.
— Вот спасибо! — Турецкий пододвинул к себе чашку. Попробовал кофе, почмокал губами, поморщился. — До чего ненавижу растворимый кофе. Но хоть такой…
— Не могу понять, какие у Вертайло были мотивы убить генерала, — сказал Плетнев, задумчиво шевеля бровями. — Он ведь свое отсидел. Зачем ему связываться с генералом снова?
— Не торопись с выводами, — сказал ему Александр Борисович. — Это версия, и мы работаем над ней… А пока сиди и жди гостя.
7
За столом, сколоченным из грязных досок, на задворках Петровско-Разумовского парка, сидели четверо. Одним из них был Антон Боровой — худощавый молодой человек лет двадцати пяти с суровым смуглым лицом и глубоко посаженными, недобро поблескивающими из-под выпуклых надбровных дуг темными глазами.
По правую руку от Борового восседал пухлый, широкоплечий парень с добродушным, румяным лицом, Павел Ангелин или, как звали его члены бригады, Апостол.
По другую сторону стола сидели Штырь и Мельник, тоже члены бригады, но рангом поменьше. Эти были руководителями двух боевых групп. Штырь был тощий и угреватый, как подросток, хотя ему уже минуло двадцать два. Движения его были спокойными и полными достоинства. Мельник, напротив, был суетлив и подвижен, как мышь-полевка. Маленькое лицо с вылезающими из-под верхней губы зубами подчеркивало его сходство с амбарным грызуном.