Черные Вороны 3. Паутина

Он еще сильнее задергался, пытаясь встать, порывался ко мне, наивно думая, что эти попытки к чему-то приведут. А я понимал, что должен его сейчас доломать. У него силы на исходе, откинется скоро, и мне порядком надоело тратить на него время.

– Настоящая красавица, - еще одно фото. - Только глупая, уж прости. Куда ты смотрел, Фима, когда она в свои шестнадцать по койкам мужским кочевала, а? Хреновый из тебя брат…

– Да пошел ты на***. Вместе со своим ублюдком Зверем. Это он…он виноват… Из-за него она… Но ничего, я отомстил! Отомстил… За тебя, Танечка, за тебя, моя хорошая… Его сука тоже гниет теперь в земле, - моментальный удар в челюсть, еще один, раз за разом, пока его лицо не залилось кровью.

– Будем считать это предупреждением, - потер кулак и, едва сдерживаясь, отошел на несколько шагов в сторону. Рано еще, Андрей, получишь что нужно - тогда.

– Что ты хочешь от меня, - по его лицу бежали слезы. - Что? Вы уже и так все знаете. Все… Все, что сделал. Как в доверие втерся, как докладывал о каждом шаге, информацию передавал…

– Ты прекрасно знаешь, что мне нужно. Вся информация по Ахмеду и Бакиту. И как мне со Славой связаться… Я сейчас не о номере телефона.

– Да хрен тебе, а не Слава, понял! Вынюхал все же, да? А он не в курсе пока…

– Фима, из-за твоей несговорчивости еще одна милая девчушка пострадать может… Или ты думаешь, я не узнал? Интересно, а ребенок чей? Зверю анализ ДНК не придется делать, как думаешь? Но дело твое, думай… Или все втроем - на тот свет, а? Заждалась вас там сестренка…

Он побледнел настолько сильно, что казалось, слился со стеной, которая была выкрашена в кипельно-белый цвет.

– Граф, неужели ты такая тварь, что ребенка тронешь?

– Быстрее, чем ты думаешь, Фима. И кстати, Людмила Сергеевна - просто слабая женщина, как она могла защитить малышку от десятка мордоворотов?

– Не трогай! Не трогай! Я убью тебя! Клянусь, с того света вернусь и убью!

Опять удар в челюсть. Стул зашатался и с грохотом свалился, и Фима, привязанный к нему намертво, оказался на полу. Он поддался панике и дергался из стороны в сторону, полностью потеряв самообладание. Я присел на корточки и, крепко сжав пальцами его кадык, от чего он взвыл от боли, отчеканил:

– Таланты угомони! Разорался, как баба. У тебя выбора нет. Информация мне нужна, и я ее получу. Не от тебя, так от других. Только второй вариант - не в твоих интересах! - и бросил ему фото ребенка, который спал в детской кроватке.

– Я все скажу… Скажу, будь ты проклят… Только ребенка не трогай…

Глава 19

​Веревки стягивают запястья, натирая до синяков, Алерикс резко дёргает девушку к себе за бёдра, устраиваясь между её распахнутых ног, и тонкая кожа рук лопается. Аромат крови забивается в ноздри, доводя до конечной точки кипения, ощущение, будто возбуждение готово вот-вот вырваться из тела. Он рывком входит в тесную плоть и стискивает зубы, чтобы не закричать. Зато кричит она, всхлипывает с закрытыми глазами, обхватывая его ногами и выгибаясь на кровати. Её соски такие манящие, искусанные им, синяки на груди, на животе, на ключицах — это его особый рисунок похоти. Самый естественный и потому единственный настоящий. Толчок, еще один, и она стонет в голос, беспомощно дёргая руками.

​Лезвие вспарывает кожу рваными движениями, оставляя алые разводы на белоснежном полотне её тела, и Лия ускоряет свои движения, подаваясь бёдрами навстречу ему. Император закидывает длинные ноги себе на плечи и осатанело таранит упругое тело, с силой сжимая сочную грудь. Наслаждение разрывает на части, подводя к самому эпицентру, чтобы после взорвать сознание мощным оргазмом, на куски, на ошмётки бешеной похоти со странной примесью нежности. Нежности, мать её, которую Алерикс почувствовал впервые…Идиотской нежности, когда решил попробовать, каким бывает наслаждение на её губах, и едва не взревел от ярости, пока эта тварь кричала в его губы чужое имя.

​- Нееейл…- зажмурившись и изогнувшись под ним. С каплями пота по телу и его запахом на нём.

​- Неееейл…- громко, надрывно, пока Алерикс изливался в неё.

​За что тут же получила пощёчину. Её голова откинулась назад, и она в недоумении открыла глаза, чтобы тут же истошно закричать и начать вырываться, уже молча, не произнося ни слова. Тщетно, и она понимает это, но с каким-то отчаянным упрямством продолжает извиваться на постели, подобно мухе, попавшей в паутину.

​