Черные звезды (сборник)

Это объяснение для Ивана Гавриловича. А для себя? А для себя вот что: во-первых, конечно, на строительстве я сейчас нужнее; во-вторых, в ближайшее время в семнадцатой лаборатории, кажется, ничего интересного не произойдет; в-третьих, не хватит ли мне работать подручным у Голуба? Нужно попробовать и самому…

30 декабря. С завтрашнего дня я уже не сотрудник семнадцатой, а главный технолог нейтрид-завода. Мезонаторный цех уже готов (темпы наши, советские!) Будем собирать первый мезонатор из нейтрида и для нейтрида.

Снова начинается зима: мокрыми лепешками падает снег, прохожие очень быстро становятся похожими на снежную бабу. Сыро и не очень холодно. Сегодня прощался с лабораторией. Конечно, я буду бывать у них очень часто — без Голуба не обойдешься. Сердюк тоже разбирается в нейтриде и мезонаторах не хуже меня. Но сегодня я ушел от них как сотрудник, как свой парень, как «Колька Самойлов» — для Сердюка, как «дядя, достаньте воробушка» — для Оксаны… Ушел как товарищ по работе.

Было грустно и немного неловко. Как водится, все старались шутить.

Сердюк сказал:

— Почтим его память молчанием.

И (черт бы его взял!) все в самом деле замолчали. Будто я уже умер! Мне пришло в голову: пожалуй, если бы эти полтора года не были такими трудными, если бы они не были так насыщены мечтой о нейтриде, борьбой за нейтрид, неудачами, разочарованиями и радостью открытия, — уйти было бы гораздо проще и легче.

Эти полтора года сблизили нас крепко и навсегда. Как определить степень родства тех, кто вместе творит? Оно ближе, чем родство братьев. Попробуйте представить себе несколько отцов или матерей одного ребенка, имя которому — Новое! Вот что определяет нашу близость.

— А что, Иван Гаврилович, ведь нет худа без добра? — сказал я, чтобы увести разговор от излишнего внимания к моей личности. — Если бы не эти «черные звезды», пожалуй, нейтрид-завод не появился бы так скоро, верно?

Голуб помолчал.

— Верно-то верно… Только в этом «добре» слишком много «худа», Коля. (Он впервые назвал меня Колей.) Представьте себе: две партии людей через одну и ту же скалу роют два туннеля втайне друг от друга, опасаясь, как бы одни не услышали стук кирок других… Так и здесь. Ведь если они, американцы, работали над получением нуль-вещества, то и у них были наши неудачи, наши разочарования, наши ошибки. Может быть, и у них были дни такого же отчаяния, когда они обнаруживали, что минус-мезоны отталкиваются электронными оболочками атомов… Глупое, нелепое положение! В сложное время мы живем. Сейчас, когда каждое новое открытие требует громадной работы, громадного напряжения от многих исследователей, — они предпочитают разъединяться, вместо того чтобы соединяться в работе; лгать и изворачиваться, вместо того чтобы вместе обсуждать непонятное. А открытия становятся все громадное, все сложнее. Каждое из них затрагивает уже не только ученых, а всех людей земли… Страшно подумать, к чему это может привести!…

Да, он прав. Угробить столько нейтрида на эти нелепые снаряды — и зачем? Чтобы напугать нас? Это даже не смешно. После того, что я видел в тундре, я понял, что у нас, в случае чего, каждый инженер станет офицером, каждый профессор — генералом. Нет, нас не запугаешь!

А сколько мезонаторов или реакторов для электростанций можно было бы сделать из этих выброшенных на ветер 900 тонн нейтрида? Впрочем, я уже начинаю рассуждать, как технолог.

Ладно, может, не так уж плоха эта сложность нашего времени. Как и сложность в науке, она приводит к новому в конце концов И не мы запустили такие «спутники». И раз нейтрид найден, мы используем его поумнее, чем американцы.

Значит, завтра на завод! Новые дела, новые люди…»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ БЕЛАЯ ТЕНЬ

Дальнейшие события распространяются слишком широко и захватывают так много людей, что мы не смогли бы описать их только с помощью дневника Н. Н Самойлова. К тому же записи Самойлова страдают, как, возможно, это уже успел заметить читатель, неполнотой, а его характеристики людей пристрастны и довольно поверхностны. Да это и понятно: ведь он инженер, он глубже вникает в научные проблемы, они волнуют его гораздо больше, чем поступки и характеры знакомых.

Читатель, возможно, посетует на то, что и во второй части многие события описаны разрозненно и несвязно: он прочтет записи в лабораторных журналах и газетные сообщения, рассказы очевидцев и протоколы неудавшегося расследования, наблюдения астрономов и новые странички из дневника Самойлова. Автор не хочет скрывать от читателей, что многое пришлось додумывать, что не раз усилиями воображения восполнялся недостаток сведений и восстанавливалась связь событий.

Многим это может не понравиться: ну, дескать, раз уж сам автор признается, что он кое-что придумал, — значит, дело плохо!