Черный альпинист

Марина, оставшись одна в доме, почти мгновенно приняла решение. Ей казалось, что та путаница, которая поселилась в ее голове, не оставила ни выхода, ни спасения. И осталось одно. Она честно отработала свое, набирала воду ведрами и таскала по дому, заливала горящие и тлеющие места. Затем взяла облюбованную давно черную гранатку, пошла зачем-то обратно на кухню, села там на табурет. Сквозь взорванное окно бил холодный ветер, и она подышала с наслаждением, а затем спокойно дернула кольцо, откинула его, а гранату уронила в угол помещения. Ей не хотелось и после смерти быть слишком обезображенной. Граната взорвалась не скоро, во всяком случае, она успела вспомнить много чего: и ту поездку юных и счастливых Тахира и Марины на турбазу, и страдания Тахира, и сына своего, и как этого сына любил угрюмый и замкнутый муж-гэбешник… И вдруг пожалела, обрадовалась, что граната не сработала… но тут-то она и взорвалась.

Податливо свалилась на пол, когда из-под нее вышибло табурет, откатилась к двери и закрыла глаза. Открыла их — жирный черно-серый дым валил из угла, плавал и бурлил по комнате, и во рту появился мерзкий привкус то ли пластика, то ли пороха. Граната оказалась дымовой шашкой.

Неизвестно, кто из них двоих был более болен, ранен, измучен, но словно нити держали их на строго отмеренном расстоянии. Поначалу Черный Альпинист легко и ловко сигал по верхушкам тянь-шаньских елей, мощно прыгая с одной массивной ветви на другую, но Тахир, видя, что безнадежно отстает, вязнет в сугробах, — щедро поливал огнем полеты маньяка, благо снизу наблюдать и целиться в дичь под небом было удобно. Наконец, Альпинист то ли дернулся, то ли Тахир его зацепил, — свалился с огромной высоты в заросли облепихи, рыча и воя, выполз оттуда и устремился на высоту, к скалам, где снега было меньше…

Еще пару раз удалось шарахнуть по нему из гранатомета. Тахир уже шел по следам, — на снегу, на кустах, на залежах, везде видел капли и даже пропитанные лужи крови, а, значит, Альпинисту досталось больше. Кончились заряды для гранатомета, но он скорее обрадовался: весу-то стало на нем меньше, а в силу огнестрельного оружия верил все меньше, — нечисть эта была словно околдована. Полезла по голой скале, на виду, — Тахир тоже успел не отстать, выскочил из леса, в упор стрелял, метров с пятнадцати, и закричал, сам завыл с досады: ни очереди, ни штучные выстрелы внаводку, с плеча, с задержкой дыхалки — ничто не выручило. Мазал и мазал, хотелось кинуть в гада автоматом или камнем.

А гонка становилась все тяжелее. Заметил за спиной, там, где осталась в доме Марина, густые черные мазки дыма, заволновался за нее. Но все-таки не девочка, должна хоть раз и сама справиться. Его дело здесь, вот оно, бежит впереди, скалясь и виляя волосатым голым задом.

Альпинист шел на пик, в лоб брал подъемы, бесстрашно лез навстречу готовым сверзнуться завалам камней и снега, — и Тахир вынужден был карабкаться там же. Автомат, болтающийся на груди подсумок с магазинами, перекатывающиеся в карманах куртки ручные гранаты мешали и грозили идиотской детонацией. Но метать их до сих пор не было возможности, — Альпинист все время находился выше по склону, и граната прикатилась бы обратно, да и осколки могли достать. Лишь когда на пути Альпиниста оказался узкий, как разрез скальпеля, овраг и маньяк нырнул в него, зашебуршал, как крыса, в густых зарослях на склоне, куда-то пробираясь, — Тахир метнул одну за другой все три болванки. Загрохотало, занялись огнем сухие колючки. Прямо к нему прилетел вырванный из каменистой почвы огромный куст можжевельника. Тахир сорвал куртку, отшвырнул, — солнце жарило, а при стычке лоб в лоб любая дополнительная одежда лишь мешала. Согнувшись, мягко ступая в порванных ботинках, пошел по верху оврага, карауля любой шорох.

Но не уберегся: чужой нож ударил словно из-под земли, — он не увидел затаившегося Альпиниста в метре от себя, на земле, в горящих кустах, — черное волосатое тело идеально гармонировало с черным базальтом почвы.