Черный амулет

Одинцов был совершенно прав, поэтому в гинекологическом кабинете прогремела звучная оплеуха. Удар был такой силы, что молодой специалист Одинцов не удержался на ногах. Он шмякнулся на стоящий позади стул. Схватился за щеку.

– Сволочь! Расист! – в бешенстве завопила Катя Кондратьева. – Вот рожу!

Рожу ребенка всем вам на зло!

Она резко повернулась и устремилась к выходу. Ногой распахнула дверь в коридор.

Оттуда раздались сдавленный крик и стук упавшего тела. У гинеколога Одинцова округлились глаза. За дверью Катя обнаружила длинноногую крашеную блондинку. Девица медленно поднималась с пола, держась за голову. И одновременно – за правую ягодицу.

– Катерина, – раздался из кабинета стон Одинцова. – Что ты вытворяешь?..

– А пускай не подслушивает, тварь невоспитанная! – рявкнула Катя Кондратьева и ринулась к лестнице.

9

В Петербургском государственном цирке один-единственный кабинет не был оклеен афишами, как обоями. Кабинет начальника отдела кадров. За двухтумбовым столом сидел толстый-лретолстый мужчина, в котором лишь богатое воображение могло узнать прапорщика Сергея Иванова.

Ничто не выдавало в его нынешнем облике бравого вояку из великой эпохи.

Пожалуй, ни в одной армии мира не существовало военной формы, в которой уместился бы сейчас Сергей Михайлович.

Посетителям представал нормальный современный российский чиновник. В меру бюрократ, в меру хитрый, в меру коррумпированный. После многолетней службы в должности старшины роты Иванов моментально освоил новое дело. Не зря говорят, что армия – школа жизни.

«Ни хрена себе, – промелькнуло у него в голове, когда он увидел вошедших. – Мы с Васькой черномазых на уши ставили, а Васькин сын с ними дружбу водит!»

– Присаживайтесь, хлопцы, – приветливо махнул рукой Иванов. – Тебя, Борька, не узнать. Совсем большой. На отца похож.

– Дети всегда внешне похожи на отцов, – улыбнулся Борис, устраиваясь на стуле.

– Я другое имел в виду. Ты мне Василия того, молодого, напомнил. Тебе сейчас сколько?

– Двадцать.

– А папе было двадцать четыре, когда мы познакомились. Зато мне тогда было именно двадцать. Так что вижу тебя, а вспоминаю нас. Тогдашних, навсегда оставшихся в прошлом. Какое было время, черт возьми… – Сергей Михайлович мотнул головой, отгоняя героические воспоминания. – Но давайте ближе к делу, хлопцы. Насколько я понял, ты, Борис, хлопочешь о трудоустройстве своего друга.

– Да. Он из Бенина. Страна небогатая. Присылают такую стипендию, что можно ноги протянуть.

– Ясно, – кивнул Иванов и впервые обратился к молодому вождю: – Паспорт с собой?

– Конечно!

Кофи достал из кармана зеленый бенинский паспорт и подал кадровику. Тот стал листать изрядно замусоленные почти за пять лет страницы.

«Ага, вот этот штампик! – обрадовался Иванов. – Тогда все в ажуре. Такой серьезный аргумент, что и Василий не обидится».

Он поднял глаза и сочувственно перевел их с Бориса на Кофи и обратно.

– Ничего не попишешь, хлопцы, – сказал Иванов и протянул раскрытый на нужной странице документ. – Вот российская въездная виза. А ниже, видите?

Штамп: «Без права работы по найму».

Если я человека с таким штампом приму на работу, – значит, его выгонят, а меня уволят и отдадут под суд. Скажут: «У нас своих безработных хватает, а начальник отдела принимает иностранцев». И сделают вывод: Иванов берет иностранцев за взятки.

Кофи сидел с непроницаемым лицом, как и положено вождю.

– Дядя Сергей, неужели ничего нельзя придумать? – взмолился Борис. – Если вы не поможете, незнакомые люди тем более не помогут.

Начальник отдела кадров набычился, насупился, напрягся. Его внешность должна была извещать о том, что под седой крышей мозга ведется титаническая работа. Проблему следовало спустить на тормозах.

– Кстати, Боря. Как там дома дела?

Отец твой давным-давно не звонил. А я его сам тревожить не решаюсь. Армейская субординация – это, понимаешь, на всю жизнь. Он – полковник, а я – прапорщик.

Лицо Бориса сразу помрачнело.

– Беда у нас, дядя Сергей. У отца родители пропали.

Сергей Михайлович насторожился:

– Что значит «пропали»? Ушли из дома и не вернулись?

– Именно так, – печально кивнул Борис. – Двадцать девятого августа дед с рыбалки не вернулся…

– Константин Васильевич?!

– Он. А тридцать первого августа или первого сентября бабушка куда-то подевалась…

– Любовь Семеновна?

– Да. Никто ничего не может понять.

А сегодня уже пятое сентября!

– Вот это да… – протянул бывший прапорщик. – Вот так фокус-покус, хлопцы.

Своего бывшего командира роты он искренне любил. И в Васнецовке не раз бывал. С Константином Васильевичем и Любовью Семеновной самогонку пил.

Песни пел.

А какую они с дедом уху варили! А каких кабанов на охоте брали! С трудом перегнувшись через собственное брюхо, Иванов поискал в левой тумбе стола и извлек на свет початую бутылку греческой «Метаксы». А за нею – три хрустальные рюмочки.

В этот-то миг Бориса осенило:

– Дядя Сергей! А если я вам свой паспорт принесу? Вы меня оформите, а Кофи будет на работу ходить и деньги получать. Так многие делают, наверно…

Вместо ответа Иванов пододвинул к друзьям рюмки с коньяком. Сказал: