Черный ангел

Я не могу оторвать взгляда от жутковатой посудины. Даже машинально протягиваю к ней руку, как будто хочу дотронуться. Михаил Михайлович хватает меня за запястье.

— Осторожно! Не трогать! Если из нее пили, то, возможно, на краях осталась слюна.

— Этот тип чокнутый, не иначе!

— Лично я в этом не сомневался уже тогда, когда сюда вошел. Маньяк изобразивший себя скифом или чем не будь еще в этом роде.

— Скифом? Почему скифом?

— По сохранившимся преданиям именно скифы, после победы в сражении, устраивали пир, вино на котором пили из чаш, сделанных из черепов убитых врагов. Тот же, кому не повезло убить ни одного врага, даже самого завалящего, вынужден скромно сидеть в сторонке и покусывать ногти. А как же иначе, посуды у него ведь не было! Кстати с древнерусским князем Святославом тоже подобная история приключилась.

— Он остался без бокала? Это — печально.

— Нет, из него самого бокал приготовили.

— Значит Александр Петрович погиб так же как наш известный предок. Хоть какое-то утешение для родных убитого, — соглашаюсь я. — Но все это давным-давно в прошлом. И скифов уже нет.

— Может быть, нашелся один чокнутый, который вообразил себя таковым. Поверхностный осмотр раны, полученной охранником на входе, не исключает возможность, что орудие преступления было очень нехарактерным.

— Нехарактерным… Это как?

— Никак. Просто нехарактерным, — отрезает собеседник, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Ну да меня не обманешь, я слишком хорошо знаю Михаила Михайловича и все его закидоны.

— А может, все-таки шепнете на ушко, а, дядь Миша? Это ведь и нас касается. Парень — охранником был, нашим коллегой. Увидите, что размеры моей благодарности, будут…

— Я люблю коньяк, — перебивает он. — Виски — говно.

— Вас понял, повторять не надо.

— Хороший коньяк. Дорогой, — мечтательно прибавляет он, задумчиво хлопая большими, как у коровы, веками. — Такой коричневый-коричневый, тягучий-тягучий и ароматный-ароматный.

— В тот день, когда вы решили заняться криминалистикой, отечественная поэзия понесла тяжелую утрату. Не беспокойтесь я вас понял, — говорю я, прижимая руку к груди. — За мной не выдохнется.

Михаил Головин вздыхает и еще раз оглядывает помещение и все, что в нем.

— Учитывая обстоятельства, рискну предположить, что орудием преступления был меч или же, на худой конец, нечто на него похожее. Может какой-то очень большой кинжал. Во всяком случае, тело охранника пробито насквозь очень острым и плоским предметом, с шириной лезвия не менее четырех сантиметров.

То, что он говорит, весомый довод в пользу версии о придурке, забывшем в каком времени он живет.

— А этот? — говорю я, показывая на сидящий, хоть слово «сидящий» не совсем уместно в такой ситуации, в кресле безголовый кусок мяса.

— Что этот? — не понимает Головин.

— Его тоже убили нечто подобным?

— Его? Не знаю. Проникающие раны на теле отсутствуют. Пока нельзя точно сказать, от чего конкретно он умер. Правда башку ему оттяпали точно не кухонным ножом, но мне почему-то кажется, что это оказия произошла уже тогда, когда он был мертв. Прав я или нет, покажет детальная экспертиза. И еще… На тумбочке есть следы от ударов, получившиеся, скорее всего, тогда, когда убийца рубил ему голову. Эти следы показывают, что клинок был не только широким, но и длинным. Вот, теперь думайте сами.

— А кожа? Или «скиф» забрал ее с собой, в надежде сделать из нее сбрую для своей лошади.

— Нет, — заверяет эксперт, — кожа на месте. Труп на ней сидит! А вы разве не заметили?

— Признаться, я особо не приглядывался.

— Ладно, — ставит точку Головин, — а теперь все, Сережа. Давай топай отсюда. Итак, из-за тебя, сколько времени потерял.

Я подчиняюсь, тем более, все, что хотел, уже увидел.

На кухне Александр Жулин терзает расспросами прапорщика Сапегу. Я говорю капитану, что если у него лично ко мне нет вопросов, то я, пожалуй, пойду. Скоро здесь будет очень жарко. Саша останавливает меня, говоря, что с прапорщиком он закончил.

— Могу тебя поздравить, — говорю я, когда мы выходим из злополучной квартиры, — на сей раз это, кажется, не заказное убийство. Значит, у вас есть шанс его раскрыть.

— Из того, что мне уже пришлось увидеть, речь может идти о маньяке-психопате, — жалуется он, — а это значит, что вести расследование будет еще сложнее, нежели в том случае, о котором ты толкуешь. Психопаты действуют вне пределов человеческой логики, и в этом их сила.

— И слабость, — добавляю я. — Впрочем, существует проверенный способ узнать, имеем мы дело с маньяком или нет. Такие типы, как правило, не останавливаются на одном убийстве. Надо просто немного подождать. Если через пару недель вы найдете вашего Помордина, ошкуренного и с оторванной башкой или же посаженного на кол, значит — это точно маньяк.

Моя подколка его нисколько не злит. Напротив, услышав ее, Саша даже слегка улыбается. В первый раз за сегодняшнее утро. Я знаю: увидеть начальника ГУВД генерала-майора Помордина в одном из описанных мною видов — тайная и заветная мечта едва ли не каждого второго мента в городе.