Черный ангел

Я никогда не хотел знать, сколько ей пришлось заплатить монахам и самому папе, чтобы защитить себя и свое состояние от родственников и чтобы наш брак был признан законным. Ведь у меня не было даже имени. Бумаги моего отца, подтверждавшие мое происхождение, хранились у золотых дел мастера Джероламо в Авиньоне. Но Джероламо решительно отрицал, что кто-то когда-то передавал ему нечто подобное. Однако законники все устроили. Я получил новое имя. Жан Анж исчез. Мы сразу поселились в ее особнячке во Фьесоле и жили там, пока не родился наш сын. Когда я отпустил бороду и велел завить себе волосы, когда оделся как подобает дворянину и прицепил к поясу меч, никто уже не мог узнать во мне бедного писаря-француза, состоявшего при церковном синоде.

Я выдержал четыре года. У меня было все, что душе угодно. Ловчие птицы для соколиной охоты, чистокровные скакуны, прекрасные книги. Веселые застолья и ученые беседы. Даже Медичи уважали и ценили меня. Но не за мои собственные достоинства. Я был лишь сыном своего отца. А вот мой сын был одним из Барди.

А госпожа Гита успокоилась и совершенно изменилась после рождения ребенка. Она стала набожной женщиной. И уже не богохульствовала. Она дала деньги на строительство храма. И, видимо, она любила меня. Но больше всего на свете она любила нашего сына.

Я выдержал четыре года. Потом стал крестоносцем и отправился с кардиналом Чезарини в Венгрию. Оставив своей жене письмо, я потихоньку скрылся. Мне часто приходилось потихоньку скрываться, Анна Нотар. Мои жена и сын думают, что я погиб под Варной.

Но я не рассказал Анне всего. Не рассказал ей о том, что перед путешествием в Венгрию я наведался в Авиньон, схватил золотых дел мастера Джероламо за бороду и приставил ему нож к горлу. Нет, я не рассказал об этом и не собираюсь рассказывать никогда в жизни. Эта тайна известна лишь мне и Господу Богу. Ведь Джероламо не умел читать по-гречески и не решился показать мои бумаги никому из тех, кто знал греческий язык. Но кое-что я все-таки добавил.

– Мой брак был предопределен свыше, – проговорил я. – Мне нужно было познать все радости, которые приносит человеку на земле огромное богатство, чтобы я мог потом от него отказаться. Из золотой клетки вырваться еще труднее, чем из-за тюремных решеток книг, разума и философии. В Авиньоне меня заперли ребенком в темную башню. С тех пор жизнь моя была лишь бегством из одной тюрьмы в другую. Но теперь я сбросил почти все оковы. Остались только цепи моего тела. Цепи моих знаний, моей воли, моего сердца. Но мне известно, что очень скоро я освобожусь и от них. Ждать уже совсем недолго.

Анна Нотар мягко покачала головой.

– Странный ты человек, – вздохнула она. – Я тебя не понимаю. Ты пугаешь меня.

– Страх – это лишь испытание, ниспосланное Богом, – ответил я. – От страха человек тоже может освободиться. Может поблагодарить за все, попрощаться и уйти, твердо зная: единственное, что он может потерять – это собственные цепи. А что еще есть у раба?

– А я? – тихо спросила Анна. – Зачем ты пришел ко мне?

– Выбор остается за тобой. Не за мной, – откликнулся я. – Видишь, как все просто.

Женщина крепко стиснула сомкнутые руки и резко замотала головой.

– Нет, нет, – возразила она. – Ты не можешь всерьез предлагать мне такое.

Я пожал плечами.

– Как ты думаешь, зачем я так много рассказывал тебе о себе? – спросил я ее. – Неужели для того, чтобы убить время или покрасоваться перед тобой? Я полагал, что ты знаешь меня лучше. Нет, я просто хотел доказать тебе: ни вера, ни воспитание не имеют никакого значения. Богатство и бедность, власть и страх, честь и позор, ученость и невежество, красота и уродство, добро и зло – ничто не имеет значения само по себе. Единственное, что может что-то значить, – это то, что мы стремимся из себя сделать и кем хотим быть. Единственный подлинный грех – предательство: знать правду и не остаться ей верным до конца. Сам я освободился от всего. Я – никто. Для меня это – самое большее, что может достичь человек. Безмятежное ощущение своей силы – и своего царства. Ничего другого я тебе предложить не могу. Выбор за тобой.

Женщина побледнела от возмущения. Она сжала побелевшие губы. Ее карие глаза наполнились холодной ненавистью. Она даже не была теперь красивой.

– Ну, а я? – спросила она еще раз. – Чего ты, собственно, хочешь от меня?

– Когда я увидел твои глаза, я понял: человеку, несмотря ни на что, необходим другой человек, – ответил я. – Не обманывай себя. Ты тоже это знаешь. Такие вещи случаются лишь раз в жизни. И то не с каждым. Я рассказывал тебе о себе, чтобы объяснить: все, что ты до сих пор имела и чем вроде бы владела, – призрачно и ненадежно. Ты ничего не потеряешь, если откажешься от всего этого. Когда сюда нагрянут турки, тебе придется много потерять. Желаю тебе заранее отказаться в душе от всего, чего ты в любом случае лишишься.

– Слова! – вскричала она и задрожала. – Слова, слова, одни слова!