Черный ангел

– Это мои пушки, и за порох я плачу сам. Мы пустили ко дну одну галеру и повредили множество других. Если хочешь, я буду беречь порох, но орудия в порту необходимы, чтобы не подпускать турок к берегу. Ты же сам знаешь, что стена у внутреннего порта – самое слабое место города.

Джустиниани заорал:

– Какая, к дьяволу, польза от венецианских кораблей, если они не могут справиться с турками в самом порту?! Твои возражения – это пустые отговорки и полная чушь, а в действительности ты просто хочешь ослабить оборону города в самой критической точке, какая тут есть. Не думай, что я не раскусил тебя! Твое сердце черно, как борода султана.

Император попытался примирить их.

– Ради Господа Бога, дорогие братья, не осложняйте еще больше нашего положения, затевая бесполезные распри. Оба вы печетесь лишь о благе Константинополя. Достойный Лука Нотар спас город от гибели, когда турки пытались сделать подкоп под стены. Если Нотар считает, что пушки в порту необходимы, нам надо прислушаться к этому мнению. Так обнимитесь же, братья, ибо все мы сражаемся с одним общим врагом.

Джустиниани колко ответил:

– Я готов обнять по-братски хоть самого дьявола, если он даст мне пушки и порох. А Лука Нотар не дает мне ничего.

Лука Нотар тоже не проявил ни малейшего желания обниматься с Джустиниани, а с оскорбленным видом удалился, предоставив императору и генуэзцу самим искать выход и создавшегося положения.

Но когда я понял, что конец уже близок, гордость моя смирилась. Я побежал за Нотаром, остановил его и сказал:

– Ты хотел поговорить со мной наедине. Ты что, уже забыл об этом?

К моему удивлению, он дружески улыбнулся. Положил мне руку на плечо и произнес:

– Ты запятнал честь моего рода и заставил дочь пойти против отца, Иоанн Ангел. Но сейчас – трудные времена, и мне некогда заводить с тобой тяжбы. Моя дочь очень дорога мне. Ее мольбы смягчили мое сердце. Лишь от тебя зависит, прощу ли я тебе твое латинское поведение в этой истории.

Не веря собственным ушам, я спросил:

– Ты и правда разрешишь мне снова увидеть твою дочь Анну, мою жену?

Нотар помрачнел.

– Не называй ее пока еще своей женой. Но можешь встретиться и поговорить с ней. Да, лучше пусть она сама изложит тебе мои условия. Анна – дочь своего отца, и я доверяю ее уму, хотя ты на какое-то время сумел покорить ее сердце.

– Благослови тебя Бог, Лука Нотар! – искренне воскликнул я. – Я ошибся в тебе и твоих намерениях. Ты, несмотря ни на что, настоящий грек.

Он смущенно улыбнулся и заявил:

– Верно. Я – настоящий грек. И надеюсь, что ты – тоже.

– Где и когда я могу с ней встретиться? – спросил я, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание от одной только мысли об этом.

– Возьми моего коня и, если хочешь, поезжай ко мне домой прямо сейчас, – добродушно проговорил он и громко расхохотался. – По-моему, моя дочь уже несколько дней с нетерпением ждет тебя. Но я подумал, что короткая разлука пойдем вам обоим лишь на пользу и чуть-чуть охладит ваш пыл.

Мне надо было сообразить, что он держится со мной слишком любезно. Но, забыв о пушках и турках, о Влахернах и своих обязанностях, я вскочил на его вороного боевого коня и галопом помчался по городу к Мраморному морю. Пришпоривая лошадь, я громко кричал от радости. Майский день сиял вокруг меня золотом и голубизной небес, хотя стена и порт были окутаны клубами порохового дыма.

Очутившись возле благородного в своей простоте каменного дома, я и сам не помню, как привязал коня. Стремительно – словно юноша, торопящийся на первое любовное свидание – бросился я к двери, чтобы постучать в нее молотком. И только тут подумал о том, как я выгляжу, и попытался стереть с лица сажу и пыль, потом поплевал на ладонь и до блеска отчистил свой панцирь.

Мне открыл слуга в бело-синих одеждах. Но я даже не взглянул на него. Ко мне уже спешила Анна Нотар, стройная и прекрасная, с сиявшими от счастья глазами. В своей привычной обстановке она была так молода и прелестна, что я не решился заключить ее в объятия, а только смотрел на нее, не смея вздохнуть. Шея ее была обнажена, губы и брови подкрашены. От Анны исходил дивный аромат гиацинтов – как при нашей первой встрече.

– Наконец-то, – страстно прошептала женщина. Она сжала мою голову ладонями и поцеловала меня в губы. Щеки Анны пылали.

Никто не стерег ее. Никто не запирал на женской половине. Я ничего не понимал.

Анна взяла меня за руку. Этого было достаточно. Держась за руки, мы поднялись по лестнице в большой зал на верхнем этаже. За узким стрельчатым оконцем отливали серебром волны Мраморного моря.

– Конец близок, Анна, – проговорил я. – Ты не представляешь, что творится сейчас на стене. Я благодарю милосердного Господа за то, что еще раз смог увидеть тебя и заглянуть в твои глаза.

– Только заглянуть в мои глаза? – усмехнулась Анна. – И это все, о чем ты мечтаешь? Хотя я – твоя жена?

Нет, я ничего не понимал. Мне казалось, что я сплю. Может, я уже умер? Может, пушечное ядро так быстро размозжило мне голову, что душа моя все еще пребывает на этом свете, охваченная земными страстями?