Черный ангел

– Ты же сам знаешь, что вся оборона города – бессмыслица. Султан победит. Стены уже рухнули. Численное превосходство турок слишком велико. А нас очень мало. Тысячи людей не доживут до следующего рассвета – и гибель их будет напрасной. И если уж рассуждать о пользе, то тебе тоже нечего делать на стенах. Уж позволь мне наконец думать так же, как и ты.

Анна обеими руками сжала мне плечо. Под шапкой коротко остриженных волос лицо ее было бледно.

– Я – твоя жена, – заявила она. – У нас нет никакого будущего. Поэтому я имею право хотя бы умереть рядом с тобой. Я ведь люблю тебя. На что мне жизнь, если ты погибнешь? Лучше уж принять мученическую смерть.

Большое каменное ядро снесло где-то над нами кусок стены, и мы услышали грохот падающих камней. С потолка посыпалась щебенка.

Анна подняла ко мне лицо, скрестила руки на груди и сказала:

– Теперь мне многое стало ясно. Зачем нам терять время, пока мы еще можем быть вместе?

Неловкими руками она начала развязывать ремни доспехов, засмеялась и воскликнула:

– Любимый, помоги мне с этими жуткими застежками на спине. Такое могли выдумать только мужчины.

Я хрипло ответил:

– Благодари Бога, что на тебе – не настоящие рыцарские латы с потайными замками с головы до пят. Бывают такие хитрые замки и такая крепкая сталь, что рыцаря невозможно заколоть, даже если он упал с коня и беспомощно лежит на земле. Под Варной туркам не удалось и молотами пробить доспехи некоторых немецких воинов.

– Как ты много всего знаешь, – нежно прошептала Анна. – Как ты много видел. Но у женщин тоже есть своя броня. И ее не сможет пробить ни один, даже самый сильный мужчина, если женщина сама этого не захочет. Скоро турки убедятся в этом. Но таких женщин немного…

– Только ты, – дрожащим голосом воскликнул я. – Только ты, Анна Нотар.

Осознавая свою красоту, она изгибалась и извивалась, с мальчишеской ловкостью выбираясь из тесных доспехов.

– С этими короткими волосами ты похожа на прелестного парнишку. И стала еще красивее, чем раньше.

– Но я вовсе не парнишка, – игриво ответила Анна, отчаянно кокетничая со мной. – Разве ты не видишь? – Раздался орудийный залп, и стены снова задрожали. Анна обвила мою шею обнаженными руками. – Не бойся пушек, любимый. Я тоже их не боюсь. Наслаждайся мной так, как я наслаждаюсь тобой. Лампада нашей жизни гаснет… Огонек уже догорел до конца. Вечный покой действительно вечен, а бесплотная любовь – это жалкая любовь.

Но наша любовь была жгучей, как соль, которая горит на губах и вызывает жажду. Снова и снова приникали мы друг к другу с неугасающей страстью. В этой каменной комнатушке, пропитанной затхлым запахом кожи, прогорклого оливкового масла, пороха и провонявшей потом одежды, мы любили друг друга, пока смерть кусок за куском перемалывала в пыль стену над нашими головами. И все же любовь наша была не только плотской, ибо каждый раз, когда я смотрел Анне в лицо, я видел ее глаза, широко распахнутые, беззащитные и бесконечно знакомые, – и мне казалось, что сквозь очи эти взор мой проникает в вечность.

– Я вернусь, любимая моя, – шептал я. – Вернусь когда-нибудь в узилище времени и пространства, чтобы снова найти тебя. Люди, империи и народы постоянно изменяются, но из руин константинопольской стены очи твои однажды взглянут на меня, словно коричневые бархатистые цветы. И мы опять обретем друг друга.

Улыбаясь, она ласкала мою шею и плечи, а по ее горящим щекам текли слезы страсти.

– Бесценный мой, – выдохнула Анна. – Может, ничего больше нет. Может, есть лишь этот миг. Но мне и не надо ничего другого. Я счастлива. Я полна тобой. Я стала тобой. Так легко и прекрасно умереть, пережив такое.

Анна оглядела мрачную сводчатую комнату, освещенную мерцающей лампой, и проговорила:

– Как чудесно, как все чудесно! Так чудесно не было еще никогда!

Уткнувшись усталыми губами в ее теплое плечо, я подумал, что все равно не должен открывать ей своей тайны. Эта тайна казалась такой пустой и несущественной, но я уже не хотел и не мог иметь от Анны какие-то секреты. И я произнес:

– Любимая, когда я появился на свет, мать моя сжимала в кулаке кусочек порфира. Я – Багрянородный. Теперь я могу сказать тебе это, поскольку между нами уже все равно ничего не изменится.

Анна резко приподнялась на локтях и уставилась на меня расширившимися глазами.