Черный ангел

Глаза его блеснули. Я немного встревожился.

— Дорогой мой, эта штука очень опасна в наших окопах. Вообразите, что они разобьются…

— Да, — сказал он, — тогда дело плохо; но я заверну их со всевозможной тщательностью, а потом засуну в угол, под нашу рухлядь; авось, Бог помилует.

И он улыбнулся детской, ясной улыбкой.

В эту минуту раздался характерный треск рвущейся шрапнели.

— Вот, словно вас дожидались! Кажется, начинается! — сказал я, вставая, и торопливо вышел из своей ямы.

Действительно, начиналось. В отдалении показался неприятель, и его густые колонны двигались прямо на наши окопы. В то же время вдали гремели пушки, и над нами стала рваться шрапнель, а следом посыпались и снаряды. Неприятель приближался. Мы допустили его на 300 шагов, когда раздалась команда, и линия наших окопов сверкнула огнями.

— Стрельба пачками! — скомандовал я.

Залп следовал за залпом; пулеметы затрещали, обливая ряды немцев свинцовыми пулями, словно из лейки.

Град не выбивает так поля, как наш огонь.

Ряды немцев падали, как скошенные. Их колонны дрогнули и отступили. Потом второй раз они сделали попытку подойти к нам и снова были отбиты нашим огнем. Они отошла к своим окопам и залегли в какой-нибудь тысяче шагов от нас. Начался артиллерийский бой. На нас тучей понеслись шрапнель и снаряды, и среди них загудели, завыли их знаменитые чемоданы[2], несущие ураган смерти.

Нам приходилось тяжело. Из какого-то невидимого места нас обстреливали особенно сильно.

Наши батареи не могли их нащупать. Необходимо было высмотреть эту проклятую батарею, чтобы сшибить ее, — иначе хоть оставляй позицию; и у меня вдруг мелькнула мысль испытать средство Тригонова. Я пошел к своему капитану и сказал:

— Позвольте мне, Егор Степанович, на разведку. Я найду эту батарею.

Капитан замотал головой.

— Вы? Да что вы! Для чего… Это надо послать солдата.

— Нет, пойду я, и со мной Тригонов.

— Тригонов? — добродушный капитан даже всплеснул руками. — Милый мои, да вы обезумели! Куда же он к черту годится для такого дела? Посреди дороги остановится, уткнет палец в лоб и задумается. Какой! Придет в немецкий окоп и там сядет. Разве он годится на какую-нибудь разведку?

— Будьте покойны, он пойдет за мной, и это будет его боевое крещение; мы с ним, может быть, — и я засмеялся, — заставим замолчать батарею.

— Ну, ну, — сказал капитан, качая головой. — Вы, кажется, от этого самого химика и сами немножко того, — и он повертел пальцем около лба.

— Так я иду, — сказал я.

— Благослови вас Бог! — ответил капитан. — Только осторожненько, голубчик, и скорее.

— Слушаю…

Я быстро вернулся к своему взводу, нашел Тригонова и сказал:

— Есть случай произвести ваш опыт.

— Какой? — спросил он быстро.

— А вот какой… — и я рассказал ему про взятое на себя поручение.

Лицо Тригонова просияло.

— Отлично! Значит, я с вами?

— Да! И пойдем сейчас, берите бутылки.

— Одну вы, другую я…

— Хорошо.

Тригонов тотчас побежал в землянку, а я осторожно высунулся, взял бинокль и постарался определить направление, откуда летели на нас градом губительные снаряды. Тригонов вернулся с двумя бутылками.

— Если мы их разобьем по дороге, то для нас они безвредны; мы успеем уйти, — сказал он.

— Лучше разобьем их на той батарее, — сказал я, смеясь. — Ну, с Богом!

IV

Я передал команду унтер-офицеру, и мы с Тригоновым осторожно вылезли из окопов. Нас было отчетливо видно на снежной поляне, но мы быстро пробежали открытое пространство и скрылись за деревьями, в небольшой роще. Я решил идти этой рощей в обход немецкой позиции, дождаться сумерек и вечером прокрасться в том направлении, в котором, мне казалось, находится губительная для нас батарея. Мы двинулись.

Путь был тяжелый, кругом лежал огромными сугробами наваленный снег, и мы шли, погружаясь в него иногда по пояс. Над нами безвредно пролетали снаряды с немецких и наших батарей, и иногда жужжала совсем близко пуля, сшибая ветви у деревьев и сбрасывая с них хлопья снега. Мы медленно и неуклонно продвигались вперед, не отдыхая ни на мгновение. Ружейная стрельба и резкий треск немецкого пулемета помогали нам определять положение немецких окопов, а гулкие раскаты пушечных выстрелов вели нас к проклятой батарее. Каждую минуту мы опасались, что нам встретится немецкий дозор, и я все время держал руку у кобуры. Тригонов шел с полной беспечностью и время от времени говорил:

— Только бы нам пробраться на их батарею! Вот там-то вы и увидите действие термогена. Воображаю, какой будет эффект!

И он вдруг провалился в снег до самых плеч. Я помог ему выбраться и сказал:

— Эффект эффектом, а вы лучше идите за мной; я буду прокладывать дорогу.

Мы продолжали путь. Зимний день короток; вышли мы после полудня, и до сумерек оставалось несколько часов, но они мне казались вечностью.

— Здесь окопы, — вдруг сказал Тригонов, и, действительно, совершенно ясно по одной линии с нами раздавались выстрелы немецких винтовок и резкий треск их пулеметов. Привычное ухо сразу отличает частую дробь нашего пулемета от резких раскатов немецких.