Черный ангел

— Почти так, монсеньор. Мы хотели убедиться, сохранили ли вы свои симпатии к нам и не начали ли видеть в нас, подобно нашему недавнему брату Францу II, мятежников и врагов.

— Я верю вам, — коротко ответил Павел.

Верховный князь несколько минут пристально всматривался в лицо Павла и потом сказал:

— Мы тоже верим вам, монсеньор, и тоже поможем вам.

— Вы? Мне? — с удивлением и неудовольствием произнес Павел. — Но в чем?

— Вступить на трон, — спокойно ответил тот.

— Ах, это уж слишком! — в страшном возбуждении вскричал Павел. — Вы, милостивый государь, уже полчаса морочите мне голову вашими фокусами! Я был достаточно милостив, что слушал вас и обещал вам свое покровительство. Знайте, милостивый государь, мне не нужна ваша помощь! Мне не нужны ни ваши ложи, ни ваши рыцари! Я следую только природному инстинкту справедливости и никогда не унижусь до того, чтобы преследовать людей, заслуживающих уважения! А вам, милостивый государь, стыдно, вам не следовало бы прибегать к таким фортелям; вы должны были бы лучше понимать мой характер! Меня нельзя ни купить, ни застращать!

Павел стоял, положив руку на эфес шпаги. На высоком лбу его вздулись жилы, большие глаза его еще расширились и налились кровью, нижняя челюсть заметно дрожала.

Им овладевал один из тех свойственных ему порывов бешенства, когда он ничего не соображал.

Но вид спокойно и с достоинством стоящего перед ним человека охладил его, тем более что этот человек был иностранец.

Вместо ответа этот странный собеседник вынул из внутреннего кармана своего балахона сложенный лист бумаги.

— Монсеньор, прочтите и сейчас же верните мне, если дорожите жизнью, — сурово произнес он, подавая Павлу бумагу.

Павел торопливо развернул ее.

Долго, не отрываясь, смотрел он на эту бумагу.

Синеватая бледность покрыла его лицо. Он судорожно сжал спинку кресла. Рука с бумагой бессильно опустилась. На бледном лбу проступил холодный пот.

Рыцарь креста осторожно взял из его рук бумагу, сложил и спрятал в карман. Павел не обратил на это внимания.

— Неужели же это возможно! Мать! Мать! — хрипло проговорил он наконец.

— Подлинный манифест, писанный и подписанный ею собственноручно. Именно для того, чтобы не было ни у кого сомнений. Верите ли вы теперь, монсеньор?

Глаза Павла дико блуждали…

— Безумен… Заточенье… Шлиссельбург… Сын Александр…

— Монсеньор, успокойтесь, — медленно и властно произнес рыцарь креста.

При звуках его голоса Павел очнулся. Он провел рукой по лицу. Глаза его приняли невыразимо скорбное выражение.

— Мать! — почти со стоном произнес он. — Ужели мало этих лет? Отца?.. Нет, нет, — торопливо прервал он себя, — я не буду осуждать… Как вы достали это?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, монсеньор; могу только сказать, что эта бумага будет к возвращению императрицы на своем месте. Ее уничтожение ускорило бы наше падение. На этой бумаге не выставлено только число. На случай неожиданной смерти существует еще завещание, которое должно быть опубликовано в день смерти. Вы видите, монсеньор, что мы действительно можем помочь гам. И за ваше покровительство мы ручаемся, что эта бумага будет в ваших руках, ни в чьих иных; и мы примем все меры, чтобы этот манифест не был опубликован при жизни императрицы, а завещание — после ее смерти. Еще одно хочу сказать я, монсеньор: подумайте, чем грозит союз с Австрией и Англией против Франции. Монсеньор, вашему характеру отвечает рыцарски великодушная французская нация. Французский народ знает чувства вашего высочества. Того же требует и благо Российской Империи. Союз с новой Францией может поделить мир пополам.

— Да, да, — прервал его Павел, — союз с Францией нужен России.

— А между тем, — продолжал Сент-Круа, — лорд Витворт, английский посол при вашем дворе, составил проект тройственного союза России, Англии и Австрии и все против Франции. Уже сделано распоряжение о сформировании армии для действий против Франции; ваш флот готов. На днях этот договор будет подписан. Можно ли допустить это? А теперь, монсеньор, еще одно, последнее, слово, — продолжал он, — если вы не хотите видеть больше бедствий России теперь и грозящих ей еще в будущем, вам надо закрепить наш союз.

Сдвинув брови, Павел молча слушал его.

— И вы должны в торжественном нашем заседании принять степень мастера и верховного князя.

Бледный Павел отшатнулся.

— Когда же? — тихо спросил он.

Верховный князь Розового Креста склонился к его уху и что-то долго шептал.

Выразительное лицо Павла то краснело, то бледнело.

— От вас зависит ваша судьба и судьба великой Империи, — громко произнес Сент-Круа.

— Я согласен, — отрывисто и резко ответил Павел.

Сент-Круа низко поклонился.

— Значит, — сказал он, надевая маску, — мы еще увидимся с вами, монсеньор. Вопрос решен.

Павел хотел что-то сказать, но астролог уже скрылся. Цесаревич сел и глубоко задумался. Двое рыцарей из своей засады видели, как тихо шевелились его губы. Но вот он вскочил и тихо засмеялся.

— Шлиссельбург… Шлиссельбург… — громко произнес он. — Посмотрим…

Его лицо приняло суровое выражение и, тяжело стуча ботфортами и гремя шпорами, он вышел из фонаря.

VI