- Очень жаль. Когда мне приказали вымыться, я подумал, что Вы решили использовать меня согласно нашему разговору, миледи.
Вирхиния зажала рот руками, а Келли, вздрогнув от неожиданности, подскочила на стуле. Взгляды дяди и Эдгара метнулись к ней.
- Что он имел в виду?
- Я… я… не знаю.
- Неужели Вы не помните, миледи? – с издевкой продолжал Мигель.
Диего, со своей стороны, усердно молился, чтобы брат побыстрее закрыл свой рот. Ради всего святого! Неужели он снова сошел с ума? Подобная дерзость могла привести его прямиком к столбу наказаний.
Келли не дышала – она не могла поверить в происходящее. Это казалось кошмарным сном. Безрассудная отвага этого человека лишила сидящих за столом людей дара речи; все, молча, ждали. Келли посмотрела Мигелю прямо в глаза. В них был какой-то особенный блеск – смесь насмешки и пугающей ее ярости. Что он искал? Если она все расскажет, его могут даже убить. Вирхиния незаметно толкнула ее под столом ногой, и этот толчок привел Келли в чувство.
- Я увидела его в полях, дядя. – Келли старалась не разозлиться. Она протянула руку, чтобы взять пирожное. Ее пальцы дрожали, и она не могла скрыть эту предательскую дрожь. – Говорят, испанцы знают толк в лошадях, и я подумала, что он объездит того жеребца, что ты подарил мне месяц назад. Он еще очень горячий.
Хмурые морщинки на лбу Колберта разгладились и потеряли свою суровость, да и сам он, похоже, расслабился.
- Я купил это отребье не для того, чтобы он занимался лошадьми, Келли. Поищи себе другого.
- Это была всего лишь задумка, дядя, – примирительно проворковала Келли.
- В другой раз, миледи, – успел сказать Мигель, сопроводив свои слова легким поклоном.
Глава 10
Три дня братья работали на сахарном заводе, на прессовке уже срезанного и убранного с плантаций сахарного тростника. Они быстро убедились, что здешняя работа была не менее, если не более, изнурительной, чем работа в полях. Снопы тростника привозили сюда на телегах, аккуратными рядками укладывали под вальцовый пресс, и жернова начинали дробить стебли, выдавливая из них сок. Оставшиеся после этого отходы не пропадали даром, они использовались для поддержания огня в перегоночных котлах.
Поместье “Подающая надежды” было весьма процветающим. Для нормального ведения хозяйства необходимо было производить двести бочонков сахара, но в действительности удавалось получить гораздо больше. Судя по тому, что слышали братья, чтобы добиться подобного результата требовался рабочий скот в количестве двухсот пятидесяти негров, восьмидесяти волов и шестидесяти мулов.
- Интересно, к какому виду скота относимся мы? – зло и с горечью иронизировал Мигель. В ответ на это Диего молчал.
Братья уже пережили этап, именуемый плантаторами “садом”, а проще говоря, работу в полях. Теперь Колберт велел им работать на дробилке. Было ясно, что он хотел испытать братьев. Рабы, направленные на сахарный завод к котлам и дробилкам, не занимались уборкой урожая, но их труд был очень тяжелым, выматывающим все силы, и крайне опасным. Немало работников по неосторожности или от усталости было раздавлено огромными вальцами пресса, дробившего тростник, но из-за подобной малости работа не прекращалась. Останки несчастного убирались с ленты конвейера; чтобы смыть кровь, на нее выливалось несколько ведер воды, и нескончаемо-монотонная работа возобновлялась.
Мигель положил один из снопов между вальцов дробилки и собирался взять еще один, но его остановил голос надсмотрщика:
- Ступай, принеси хворост, и подбрось его в огонь, чтобы горело пожарче.
Измученный непосильной работой и жаром, исходящим от котлов, Мигель ничего не ответил, а молча положил охапку тростника и, опустив плечи, устало зашагал к выходу. Он знал, что этот приказ был для него отнюдь не подарком. Вязанки хвороста были слишком увесисты для его разбитого тела, но он возблагодарил предоставившуюся ему возможность хоть ненадолго покинуть этот богом прóклятый ад и хоть немного освежиться, вдохнув легкий, прохладный воздух.
Истерзанные мышцы нестерпимо болели. Мигель побрел в заднюю часть заводского помещения, куда складывался хворост. Его, как и траву на корм скоту, собирали сами рабы либо на рассвете, перед тем как приступить к повседневной работе, либо же после нее уже ночью. Вернувшись заполночь с дополнительной повинности, люди в изнеможении валились на свои соломенные тюфяки.
Однако, несмотря на все мытарства, некоторые из рабов умудрялись возделывать крошечный участочек земли, выделенный хозяином. Этот маленький огородик давал им свежие овощи, и это был единственный способ немного обогатить их скудное питание пусть даже ценой собственного отдыха.