На ноги удалось подняться, как я и предполагал, одним слитным движением. При этом я еще умудрился развернуться вправо, скручивая корпус, и принял бьющую руку на правое же предплечье – наиклассический такой бил сао, плавно переходящий в захват за запястье – лап сао – и резкий рывок с проносом. Дальше по логике поединка требовалось провести подсечку и впечатать противника носом в землю, взяв конечность с оружием на болевой контроль, но не получилось. Банально запутался в собственных ногах, не сумевших занять устойчивую позицию, да и японец сориентировался быстро – не сопротивляясь рывку, он просто-напросто ушел в кувырок, как хороший айкидока, нарвавшийся на бросок. Радовало одно – чтобы вырвать конечность из захвата, ему пришлось разжать ладонь и выпустить рукоять пистолета. Впрочем, в моей руке он тоже не задержался, улетел куда-то в сторону и зарылся в рыхлой подстилке, о чем недвусмысленно свидетельствовал характерный шорох. К этому моменту шустрый азиат уже застыл в каратистской стойке, аналоге мабу.
Я наконец совладал с собственными ногами и встретил первый выпад – молниеносный цуки с дальней руки – подвешивающим блоком правой и длинным чунцюань. Мой удар японец встретил не менее жестко – сметающим блоком с правой и еще одним цуки, с хорошей амплитудой на реверсивном движении. И сразу же выстрелил мощным толчковым маэ-гери вдогонку. От первого удара я успел закрыться, а вот второй достиг цели – подошва некогда щегольской туфли врезалась мне в живот, едва не пробив мышечный каркас. Не нокаут и даже не нокдаун, но приятного мало – я отлетел назад, едва не впечатавшись спиной в не вовремя подвернувшийся древесный ствол, и поспешил разорвать дистанцию.
И все бы ничего, но от пропущенной плюхи я потерял контроль, и дикая, всепоглощающая ярость, прежде, хоть и с трудом, удерживаемая на задворках сознания, вырвалась на свободу, застив глаза красной пеленой. Вторая, наиболее страшная, сторона моей личной шизофрении – взрыв неконтролируемой агрессии. Именно в рамках борьбы с этой напастью я и участвовал в боях без правил. Но там, помнится, ничего подобного и близко не было – скорее всего, от осознания некой наигранности. Хоть били меня жестоко, все же на жизнь никто не покушался. Не то что сейчас. Я глухо зарычал и бросился на ехидно ухмыляющегося противника.
Видимо, что-то такое на моем лице он сумел разглядеть, моментально сжал губы и прищурился, изгоняя с физиономии все признаки злобной радости, а потом мой кулак обрушился на его блок, и целостность восприятия нарушилась. Дальнейшая сшибка слилась в бесконечную череду вспышек боли – уклоняться и мягко парировать я даже не пытался, вкладывался в удары сам и бестрепетно принимал ответные на жесткие блоки. Сила против силы, скорость против скорости, терпение против терпения. Очень скоро рот наполнился кровью, из носа тоже потекло, а правое колено начало простреливать дикой болью при каждом шаге, но я на это не обращал внимания. Я превратился в безумную мельницу, успевающую встретить удар, ответить своим или принять пропущенный с надсадным хеканьем. И вдруг как-то сразу все кончилось.
Приняв мощный, способный переломать мне все ребра маваси-гери на поднятое колено, я этой же ногой, не опуская ее на землю, выстрелил цэчуаем. Ботинок впечатался оппоненту в район грудины, не слишком сильно, но чувствительно, и отбросил его к оказавшемуся поблизости дереву. И именно в этот миг лоб моего противника украсился довольно аккуратной дыркой. Ствол забросало чем-то мерзко-бурым, и во все стороны брызнули щепки. На лице японца застыло выражение безмерного удивления, его колени подогнулись, и он тяжко рухнул в прелые листья, раскинув руки, как тряпичная кукла. На месте затылка у него красовалась огромная дыра с неровными краями.
Твою мать! Ярость моментально испарилась, вытесненная омерзением, и я согнулся в три погибели. Меня выворачивало несколько минут, причем больше от общей перегрузки организма, чем от тошнотворного зрелища – в конце концов, на подобное я насмотрелся. Там даже еще хуже было, и я запомнил все до мельчайших деталей, несмотря на контузию. Так что размозженная голова японца послужила лишь своеобразным триггером. Впрочем, не будем сейчас об этом. Возможно, когда-нибудь потом…
– Ну что, закончил кусты удобрять? – раздался за спиной знакомый ехидный голос.
Я через силу разогнулся и смерил дражайшего шефа злобным взглядом, но сразу же смягчился – в конце концов, он мне жизнь спас только что.
– Патрон, вы, как всегда, вовремя…
Вряд ли в моем хрипе сейчас можно было различить иронию, но Пьер все понял:
– Работа у меня такая, Паша. Красиво он тебя отделал, между прочим.
– Да я уже и сам чую, – хмыкнул я, сплевывая очередную порцию крови и желчи. – С-сука!
– Эмоционально, но в точку! – одобрил Виньерон. – Интересный покойничек, кстати. Пошли посмотрим.
– Нет уж, спасибо.
– Как знаешь. – Пьер пожал плечами и протопал к телу, на ходу упрятав в подмышечную кобуру «Кольт-2511» в версии «компакт».