Черный беркут

Но Спорышев был уже мертв. Из пяти пуль, выпущенных из «ТТ», все попали в цель. Две в лицо — в область правого глаза и подбородка, остальные в шею и в верхнюю часть груди. Кровь, уже начавшая заливать его лицо, внезапно прекратила пульсировать в ранах и застыла темно-красными, почти черными буграми.

Кавлис взял из мертвых рук Спорышева крупнокалиберный «ДОГ». Да, натворил дел псих.

Михайлин и Сапрыкин, прикрывая своими телами заложников, повернули головы в сторону командира. Кавлис молча подал им знак и подошел к открытому окну.

Во дворе стояла гробовая тишина. Николай отыскал глазами Куренкова и показал ему большой палец.

Подполковник обмяк, потом удивленно обернулся: кто-то из толпы захлопал в ладоши. Его поддержал еще кто-то, еще... «Господи, — подумал Куренков, — неужели начали приобщаться к цивилизованному миру?..»

А толпа ждала парней в масках. Сотни глаз смотрели на дверь подъезда. Милиция в оцеплении едва сдерживала напор. Однако «беркуты» вышли также, как и вошли, через окно квартиры номер 19 на первом этаже. И каждый слышал трепещущий голос девушки:

— До свидания... до свидания...

Ей казалось, что все это происходит не с ней, что ее квартирой, как проходным двором, воспользовались привидения: никто не ответил на приветствия, никто и не попрощался. Но говорить они умели, и еще как! Ее уши до сих пор полыхали огнем, а зарделись они, как только на весь подъезд раздался трехэтажный мат «привидений».

Кавлис стащил с себя маску и бронежилет, бросил на сиденье пистолет.

— Пойду договорюсь насчет самолета. А вы, братцы, езжайте за вещами.

Водитель микроавтобуса, которого Ремез с большим трудом «зафрахтовал» на час-полтора, словно воды в рот набрал. Он не проронил ни слова до самого дома Алексея. Лишь когда они выходили, он протянул Ремезу деньги.

— Я не возьму. Я же не знал...

— Бери, бери, отец, ты же время потратил.

33

Рейс самолета Новоград — Самарканд задерживался на сорок минут. «Беркуты» уже прошли таможенный терминал и терпеливо смотрели, как заправляют «Ту-154». Кавлис воспользовался своим удостоверением и вышел в зал. Аксенов махнул ему рукой: я здесь. Рядом с ним стоял подполковник Куренков.

— Договорились, Евгений Петрович? Осоргину вы позвоните через три часа. У вас есть причина: рейс в самом деле задержали.

— Не беспокойтесь, все сделаю. Значит, ваша база находится в Самарканде? Рядом с «горячими точками»? Ну, — подполковник протянул Николаю руку, — еще раз спасибо, приятного полета и... что еще? Вроде все. Дима, тебя я подожду в машине.

Куренков зашагал к выходу из аэровокзала. Аксенов молчал. Кавлис смотрел на него с грустной улыбкой.

— О чем задумался, Дима?

— А не обидишься?

— Времени нет обижаться. Говори.

— Как ни странно, думаю о налетчиках, которые посетили нашу «Радугу». Если бы я тебя не знал, заподозрил бы твою бригаду стопроцентно.

— Действительно похоже?

— За исключением одного.

— Это которого же, меня? — Николай продолжал улыбаться.

— Я не личность имею в виду. «Мои» не произвели ни одного выстрела, когда «работали», — так сказала мне одна симпатичная девочка; вы же, наоборот, наделали столько шума, что весь город на уши поставили. И не только. Теперь поползут слухи-вопросы: кто такие? откуда? что за таинственное подразделение? Наш город не очень большой, не «миллионник», конечно, но разговоров будет предостаточно.

— Тебя это не устраивает? — спросил Николай.

— Коль, ну распирает ведь рассказать, что это сделал мой братан, понимаешь? А я даже своей Наташке открыться не могу: через день все будут знать. Тебе самому-то не тяжело от этого?

Кавлис рассмеялся. Аксенов не поддержал его.

— А про меня никто никогда никаких слухов не распустит... — вздохнул он. — Понимаешь, тут есть какая-то несправедливость. Закрытое слушание дела «Народ против Аксенова».

С таможенного терминала, привлекая внимание Кавлиса, махал рукой офицер.

— Ладно, Николай, иди. Хотя постой... — Аксенов опустил глаза, но тут же снова поднял их. — Хочу тебя спросить вот о чем: не жалко было убивать того парня, Спорышева? Я понимаю, вопрос провокационный, но уж очень хочется получить и на него ответ.

— А ты как думаешь?

Аксенов пожал плечами:

— Не знаю... На твоем месте я бы ответил, что привык.

Николай покачал головой:

— К этому нельзя привыкнуть. Хотя на твой вопрос отвечу, потому что задаю его всякий раз, когда... Одним словом, не жалко, но больно. Прибавь к этому чуточку тоски, усталости — и ты поймешь мое состояние.

Аксенов несколько секунд молчал. Когда он поднял глаза, в них было все перечисленное Николаем — боль, тоска, усталость: так он переживал за брата. И страшно то, что связаны эти чувства были со словом «смерть». Лучше бы он не спрашивал его ни о чем.

Аксенов протянул Николаю руку:

— Удачи тебе и... я всегда рад тебя видеть, честное слово.

Братья обнялись. Следователь, пряча глаза, отчаянно ругал себя за излишнюю сентиментальность.