Черный бор: Повести, статьи

Если в приведенном отрывке из речи Тиндаля заменить слова: «внешнею природой» словами: «духовною природой человека», то все остальное, почти без исключения, может служить доказательством основательности того мировоззрения, которое я назвал «молитвенным». Но такими доводами не может быть оправдано немолитвенное.

Ничто в мире нашей души не противоречит тем верованиям, о которых я сказал, что при них общий вопрос веры уже решен в своем корне. Они объясняют духовные явления, никакими другими способами или путями не объяснимые, согласуются с бесконечным разнообразием этих явлений и отвечают, по крайней мере отчасти или в несколько постижимом нашему разуму смысле, на вопросы, на которые теории материализма или пантеизма, при всей смелости воображения, не могут дать удовлетворительного ответа.

Таинственный темный круг, из которого выделяется освещаемая наукой область знаний, есть сам по себе постоянная проповедь веры. Он напоминает нам, что нашему ведению положен не один только временный, постепенно отодвигаемый предел, но и предел конечный, потому что в освещенной области остаются темные полосы, по опыту тысячелетий недоступные свету науки. Путь человеческой жизни лежит как будто с краю. С одной стороны видны познаваемые нами предметы; с другой — тянется непрерывающаяся завеса. За нею все то, чего мы уразуметь не можем, хотя чуем его существование, чего мы не видим, хотя ощущаем его влияние, что в конце концов решает наши судьбы, хотя мы решение относим к другим причинам, что со временем разрешит все загадки нашего земного бытия, хотя нас иногда глубокомысленно уверяют, что в нем нет ничего загадочного.

Два явления, по словам Канта, его преимущественно изумляли: вид звездного неба и голос совести. В одном нас поражает таинственное величие видимого мира, в другом тайна духовного, высшему закону подчиненного самосознания. Это высшее, Верховное «нечто» всюду видно и слышно, в нас самих и вне нас, когда мы не уклоняемся упорно от видения и слышания. В обыденных явлениях внешней природы наш ум указывает нам на признаки Верховного разума и Верховной воли, не менее явные, чем зрелище небесной тверди. Человеческий язык инстинктивно олицетворяет природу. Мы говорим: она и придаем ей психические свойства. Кто она? Мы говорим о щедрости, с которою она создает и расточает красоту, так сказать, для самой себя, не различая, может ли или не может на ней остановиться мыслящий взор человека. Цветы только один вид красоты, и в этом одном виде какое бесконечное разнообразие форм и красок! Ландыш цветет и отцветает в лесу далеко от проложенной в нем тропы. Альпийские розы покрывают скаты гор, где никакой тропы не проложено. Кому цветут эти ландыши и розы?

Если от мира внешности мы обратимся к внутреннему миру душевных чувств, то встретим ряд других вопросов. Кому льются слезы человека? Их льется так много! Кому льются слезы печали, слезы раскаяния, слезы ранних утрат и поздних сожалений, слезы радости, слезы умиления и трепетных надежд, слезы матери, когда ее дочь стоит под венцом в Божием храме, и никому не видные слезы отца перед могилой взрослого сына? К кому возносится молитва обездоленного труженика, с трепетом помышляющего о бедствиях, угрожающих его семейству, или молитва больного, сознающего, что он на смертном одре и что чрез несколько часов, или даже минут, ему скрестят руки на груди, и ему уже нельзя будет их раздвинуть? Какое значение тогда будут иметь для такого больного все новейшие открытия, изобретения и приспособления? И если он был сведущ в науках, то вспомнит ли тогда о вибрациях эфира или о механическом эквиваленте теплоты?