Черный бор: Повести, статьи

Цифровые данные, приводимые Валуевым, следующие: в Тулузе, местопребывании инквизиции, до 400 человек казнено одновременно. Реми, один из судей, Нанси, хвалился сожжением 800 колдуний в течение 16 лет. В Париже, по словам современного писателя, даже трудно было определить число казней, совершенных в несколько месяцев. Бежавшие из Франции в Испанию — там преследовались и сжигались инквизицией. В Италии, в одной провинции Комо, сожжено до 1000 человек в один год. То же самое происходило в других местностях Италии, в Швейцарии и Савойе. В Женеве, где тогда управление сосредоточивалось в руках епископа, казнено до 500 колдуний в три месяца. В Констанце и Регенсбурге сожжено 48 и до 80 — в небольшом городе Валери, в Савойе. В Швеции в 1670 г. осуждено до 70, многие из них сожжены. В Шотландии ревность пуритан не знала пределов и свирепствовала не менее упорно, чем ревность католических фанатиков в других странах[130].

X

Делая обобщение статьи и взглядов Валуева и выясняя причины такого непрерывно дымящегося костра и жертвоприношения на небосклоне Западной Европы, мы должны привести следующие слова самого автора — слова настолько выпуклые, что они не нуждаются в дальнейшем обобщении.

«Психологическая основа междуусобиц и гонений заключалась в изумительном сочетании христианских верований с совершенно нехристианскими способами распространения и защиты этих верований. Гнет всегда усиливает встречаемое сопротивление, а в делах веры он возбуждает чувства нравственного долга, ставит прямой вопрос между земным и горним и вызывает энтузиазм, доходящий до фанатизма. Напротив того, нам трудно уразуметь действия гонителей; трудно понять их бесчеловеческую свирепость, не щадившую ни возраста, ни пола, их изобретательность по части пыток и казней, их пренебрежение к нравственным страданиям и их равнодушие при виде физических мук. Мы достоверно знаем, что многие из них были люди безукоризненные в нравственном отношении, даже человеколюбиво-благотворительные, притом искренне верующие в истину тех христианских начал, которым их зверская жестокость так явно противоречила. Единственное объяснение этого противоречия можно находить в извращении человеческих чувств превратным пониманием своего долга, которое проистекало от непреклонной суровости догматических убеждений. Мысль, что вне резко очерченного катехизического пути нет спасения для души человека, лежит в основании всех средневековых религиозных преследований и всех пыток и козней испанской инквизиции. Эта мысль упрочилась уже в первые века христианства»[131].

Отсюда Валуев делает следующие практические заключения:

«Нет нужды и необходимости делать какое бы то ни было преследование в вопросах веры и религии.

История свидетельствует, что цели гонений достигались только там, где преследование переходило в истребление. Альбигенсы исчезли. В Испании инквизиция выжгла начатки протестантизма. Но герцог Альба не успел их выжечь в Нидерландах. Гуситы не исчезли, но только видоизменились, или скрылись временно и потом слились с друга ми протестантами. Тридцатилетняя война не воспрепятствовала половине Германии сделаться и остаться протестантской. В Англии католическая иерархия восстановилась рядом с англиканством и диссентерами. Во Франции, несмотря на гугенотские войны и на отмену Нантского эдикта, реформаты свободно исповедуют свою веру. В Италии и в самом Риме римская курия пользуется меньшим влиянием, чем в других католических странах.

Религиозные настроения и движения масс не могут быть насильственно возбуждаемы и направляемы в предопределенном смысле. Гнет вообще вызывает не фанатизм содействия, а фанатизм отпора»[132].

Религиозные смуты и гонения предуготовили удобную почву для Бэйля, Гиббона, энциклопедистов, для тюбингенской школы и для современных ученых, как, например, профессор Гексли.

Поэтому в основание государственной политики Валуев ставит свободу совести и веротерпимости.

Задачу правильного развития религиозной политики, правильного гармонического сочетания между верой и настроением, преданности своей национальной вере и терпимому отношению к чужой религии Валуев возлагает на школу. Этому делу Валуев посвятил особую статью: «Воспитание и образование».

Валуев горячо отстаивает религиозные основы образования в семье, низшей и высшей школы, в частности, он высказывает полное сочувствие идее церковно-приходской школы и участию Церкви в судьбах народного просвещения. И тем не менее критикует систему и форму образования эпохи 80–90-х годов.

Между учебными предметами гимназического курса первое место принадлежит, по перечням, и должно принадлежать, по важности предмета и затруднительности преподавания, тому религиозному учению, которое у нас не совсем точно называется «Законом Божиим».