Черный Бумер

Он подумал, что не спустил трусы. Экая незадача. Поднялся на колени и услышал шорох за спиной, Поветкин обернулся, пробежал взглядом по темным углам гримерной. Кажется, никого. Увидел в одном из зеркал отражение чьей-то физиономии, и даже не узнал себя. Щеки пылают, всклокоченные волосы стали дыбом, а глаза блестят так, будто на их место вставили граненые хрусталинки от люстры. Лариса пришла в себя, когда Поветкин, стоя на коленях, повернув голову, смотрел куда-то за спину. Мир еще плыл перед глазами, к горлу подступила тошнота. Но приступ мучительной слабости миновал. За мгновение Лариса оценила обстановку.

Она приподняла согнутую ногу, прижала внешнюю часть бедра к своей груди и возвратным движением выпрямила ногу, разогнув колено. Голая пятка врезалась в нижнюю челюсть Поветкина. Удар отбросил главрежа в сторону, на матерчатую ширму. Перевернувшись всем корпусом набок, Лариса успела вдогонку влепить второй удар, левой пяткой в нижнюю часть живота, чуть выше лобковой кости. Главреж вскрикнул, еще не понимая, какая неведомая могучая сила, причинив невыносимую боль, бросила на пол. Падая, он ухитрился прикусить кончик языка, рот наполнился вязкой солоноватой жижей. Поветкин растянулся на ширме, загребая руками, как тонущий пловец, плюнул кровью на светлую ткань, стараясь сообразить, что произошло. Обветшавший потолок рухнул на голову или пол, как палуба тонущего корабля, поднялся к небу?

Поветкин застонал, выбираясь из нокаута, разлепил тяжелые веки. В гримерке прежние тишина и полумрак, светят лишь две лампочки над туалетным столиком. А женщина, которую он считал добычей опытного охотника, уже натянула юбку и застегивает пуговицы блузки. Позабыв о боли, Поветкин встал на колени, ухватившись за подоконник, поднялся на ноги. Лариса стояла спиной к нему, поворачивая ключ в двери.

— Ты куда? — заорал Поветкин, уже понимая, что это сражение проиграно и никакими словами дело не поправишь. Он облажался, он что-то упустил из вида, что-то главное. — Ну, куда ты? Стой… Стой, тебе говорят. Иначе…

Он увидел перед собой темный прямоугольник распахнутой настежь двери. На полу валялась сумочка, туфли со сломанными каблуками, его скомканный пиджак и рубашка. Поветкин на секунду поверил, что девушка сейчас вернется, и недоразумение каким-то образом разрешится, но тут же отогнал глупую мысль. Шагнул вперед, остановился на пороге гримерки, держась за косяк. Низ живота тянула тупая боль, язык кровоточил.

— Сука чертова, — прокричал Поветкин в темноту. — Ты еще сто раз об этом пожалеешь, так и знай. Хрен на рыло ты в этом театре получишь, а не приличную роль. Тупая идиотка. Обратно не возвращайся. Сволочь.

Лариса бежала темным коридором и захлебывалась слезами. Выскочив на лестницу, остановилась на площадке между первым и вторым этажом, вспомнив, что оставила в гримерки все свои вещи. Через минуту полусонный старик вахтер распахнул дверь служебного подъезда перед босоногой девушкой с заплаканным лицом, одетой в светлую блузку, заляпанную кровью.

— Черти вас тут носят, — зевнул старик и, выпустив девушку на улицу, задвинул щеколду. — Господи, когда же покой наступит?

Лариса перебежала на противоположную сторону улицы, где в машине ее ждал Дима Радченко. Рванув дверцу, она упала на заднее сидение. Дима оглянулся, включил свет.

— Чего случилось? — он протянул девушке носовой платок. — Ты что, с лестницы упала?

— Поехали, Дима. Ради бога, поехали отсюда.

— Нет, сначала ты скажешь, что случилось.

— Случилось то, что Поветкин без моего ведома уже зачислил меня в свои любовницы. А мне об этом решил сообщить в последнюю минуту. Перед тем, как спустить с себя трусы. Но не получилось…

Радченко нагнулся, вытащил из-под сидения монтировку. Он уже толкнул дверцу, когда Лариса вцепилась ему в плечи.

— Не надо, Дима, — крикнула она. — Не делай того, о чем будешь жалеть всю оставшуюся жизнь. Я прошу тебя… По крайней мере, не сейчас.

— Ты хочешь, чтобы я утерся? Будто ничего не было?

Радченко бросил монтировку на резиновый коврик.

— Говорю же: не сейчас. Я сама все решу с Поветкиным.

***

Оставшись один в гримерке, Поветкин побродил по комнате. Он медленно приходил в себя, остывал, словно огромный самовар. Злость, душившая его, понемногу отпускала, муть, поднявшаяся со дна души, улеглась. Он поднял с пола и положил на гримерный столик мобильный телефон, сумочку, наклонился, чтобы поднять тюбик с кремом, тут взгляд задержался на книжке в кожаном переплете, лежавшей возле ширмы. Он взял книгу в руки, перевернул несколько страниц. Это ежедневник Ларисы, странички исписаны аккуратным почерком, почти без помарок. Так, как… Очень интересно. Вот какие-то записи о театре, о балетмейстере, вот о декорациях…