Черный буран

— Входи, — разрешил Крайнев, но кобуру с маузером из рук не выпустил.

Вошел Чукеев осторожно и боязливо, как в былые годы входил в кабинет полицмейстера, того и гляди — вытянется, руки по швам, щелкнет каблуками и козырнет. По круглому его лицу катился пот, словно ковшик воды на себя вылил. Дышал тяжело, как после бега.

— Ты чего так запыхался? — усмехнулся Крайнев. — Гнались за тобой?

— Я гнался, — с трудом переводя дыхание, ответил Чукеев, — едва не запалился. Выследил я Васю-Коня, о котором рассказывал, и еще двое с ним, когда поближе разглядел, узнал. Шалагины это, братья Шалагины, старшие сыновья мельника. Они опять за этим домом приглядывают, на Змеиногорской, замышляют чего-то. А живет в доме Каретников, в Чекатифе служит, это я еще вчера выяснил. Брать их надо, прямо сейчас, минута и та на весу.

Крайнев мигом натянул сапоги, схватил куртку и коротко бросил Чукееву:

— Давай за мной.

Взлетели на второй этаж и предстали перед Бородовским. Тот выслушал, сдернул очки с носа, и в глазах его, всегда холодных и леденистых, вспыхнули яркие огоньки. Даже голос изменился — зазвенел:

— Часовой! Клина ко мне! Живо! Захватом будет руководить Крайнев. Отправляйтесь сейчас же. Быстрее!

В доме поднялась суета, разведчики высыпали во двор, — и вот уже три подводы одна за другой выскочили на улицу и лошади, подгоняемые бичами, понесли крупной рысью в сторону Змеиногорской улицы.

Бородовский, оставшись один, скинул с себя одеяло; морщась, опустил на пол худые ноги в застиранных солдатских кальсонах, посидел, упираясь двумя руками в кровать, попытался подняться, но не смог — неведомая сила качнула его из стороны в сторону и шлепнула обратно на скомканное одеяло. Бородовский усмехнулся над своей немощью и снова вскинулся — не вышло. Тогда он лег ничком на кровати и затих, уткнув лицо в подушку.

В таком положении его и застал доктор Обижаев, которого часовой пропускал без доклада. Поздоровался, сел на стул и осторожно поставил между ног старый кожаный саквояж, в котором лежали все его врачебные инструменты.

— Ну что, приступим к осмотру? — спросил Обижаев, открывая свой саквояж.

И только он щелкнул защелкой, как сверху, с крыши, словно услышав сигнал, забазлали вороны — громко, нахально, пугающе.

— Подождите, доктор, — Бородовский повернулся на бок, поправил очки и сел на кровати, упираясь для устойчивости двумя руками, — подождите с осмотром. Вы можете мне объяснить — почему карканье вороны доводит меня до нервной истерики, какая случается с нежными девицами? У меня был случай, когда я, раненый, почти что умирал. Представьте себе: берег речки, из которой я только что выбрался, одинокая ветла, а на ней — ворона. До этого очень много крови потерял; и вот лежу, чувствую, что жизнь из меня уходит, а она, сволочь, раскачивается и каркает, каркает, словно я уже умер. С тех пор, как услышу — истерика. Почему? Как избавиться?

— Итак, отложив всякую злобу, и всякое коварство, и лицемерие, и зависть, и всякое злословие, как новорожденные младенцы, возлюбите чистое словесное молоко, дабы от него возрасти вам во спасение…

— Вы чего бормочете, доктор?

— Это из первого послания апостола Петра. Книга такая есть, Библия называется…

— Да бросьте вы ерунду городить! Какой там Петр, какой апостол! Я атеист! Вы мне объясните, как врач, что говорит в таких случаях медицина?

— Да ничего она толкового не говорит, товарищ Бородовский. Она только рекомендует уйму всяческих глупостей вроде усиленного питья брома. Успокойтесь душой, изгоните черные мысли — и вороны перестанут вас раздражать. Может, и прилетать сюда не будут. Снимайте рубаху, я вас послушаю.

— Нет, скажите мне, доктор, неужели вы верите в библейские бредни? Неужели вы, образованный человек, не только читаете, но еще и наизусть заучиваете эти глупости, в которых якобы сокрыта истина? Не верю!

— А я вас не собираюсь убеждать, товарищ Бородовский. Вы меня спросили — я ответил. Если мой ответ вас не удовлетворяет, обращайтесь к другому специалисту. Я, видите ли, просто-напросто рядовой коновал, как один из ваших подчиненных выразился, мое дело чирьи, гной и нынешняя «русская тройка» — брюшной, сыпной и возвратный тиф. Извиняйте великодушно, — Обижаев развел руками. — Что касается моей личности, то без «библейских бредней», как вы изволили выразиться, я бы от такой жизни давно повесился, на первом же суку. А рубаху все-таки снимайте.

Закончив осмотр и сделав перевязку, Обижаев с легким щелчком закрыл свой саквояж, попрощался, но уже на пороге, придержав открытую дверь, неожиданно обернулся и произнес:

— Как новорожденные младенцы, возлюбите…

Бородовский сделал вид, что не расслышал. Вороны продолжали орать.

— Часовой! — не выдержал Бородовский. — Разгони эту гадость!