— Не сердись, — тихо проговорила Купава. — Сердиться — мстить себе за ошибки других. Я знаю, ты не простил мне мою, хотя ошибкой это назвать трудно. Я не приду больше… может быть. Ответь мне только на один вопрос: почему ты рискуешь собой, пытаясь вытащить Дана? Из-за того, что я… обещала… вернуться?
Мальгин медленно повернул голову к ней, лицо его побледнело. Внутри с крутых гор души сошла лавина, столкнулись тайфуны, замерз океан, погасло солнце, взорвалась сверхновая звезда… Несколько секунд он смотрел на Купаву, изогнув бровь, будто силясь сдержать стон, и произнес только одно слово:
— Нет!
Глаза Купавы вспыхнули, заискрились радостью и слезами, она поняла наконец, что пряталось на дне израненной души Клима.
— Благодарю.
И не успел Мальгин ничего сообразить, как горячие ладони женщины обожгли его щеки, горячие губы прижались к его губам — поцелуй был оглушающе долог, — и Купава исчезла, оставив после себя тонкий запах ландыша. И горьковато-нежный привкус поцелуя на губах…
Мальгин почувствовал боль, перевел взгляд на руку: он сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони до крови.
— Намеки тонкие на то, чего не ведает никто… — пробормотал он глубокомысленно. — Еще одна такая встреча, и меня можно будет класть вместо Даниила…
Окончательно хирург пришел в себя только после пятиминутного сеанса аутотренинга. По дороге в институт дал себе обещание выяснить, кто же все-таки сообщает Купаве о действиях безопасников и какие цели преследует этот «друг-благодетель». Правда, это мог быть и сотрудник института, однако Мальгин не верил в отсутствие у коллег врачебной этики.
Таланов встретил заведующего отделением в кабинете вопросом:
— Тебе никто не звонил?
— Нет, а что случилось?
— Джума Хан…
— Что?! — у Мальгина перехватило дыхание. — Что с ним?
— Тебе придется оперировать двоих.
Мальгин так и сел.
— У кибернетиков он включил диагностер через Умника, — продолжал Таланов, — сначала в режиме выдачи диагноза, то есть выдачи тех данных, что записал сам диагностер с помощью своих датчиков при обследовании «черного человека». Потом включили программу, с помощью которой записали информацию, выведенную маатанином из своего компьютера. На выходе — тарабарщина! Код записи оказался не тем, что рассчитали кибернетики при составлении программы. И тогда Джума подключился к диагностеру напрямую.
— Он с ума сошел!
— А черт его знает, чем он руководствовался! У него спинальный шок. Поэтому времени у те… то есть у нас осталось всего ничего. Шаламов не выходит из комы и жив только с помощью аппаратов.
Мальгин глубоко вздохнул, посидел немного и встал.
— Мне надо было идти с Джумой.
— Теперь уже поздно сожалеть. Данные диагностера введены в Гиппократа, можешь ознакомиться. Группа ждет тебя у Стобецкого… кроме Джумы и Карой Чокой. Она с ним в клинике СПАС-центра, примчалась сразу, как только узнала. Непонятно…
— Она его жена, — сказал Мальгин, думая о своем, — чего ж тут непонятного. Идем, заменишь Джуму, мне понадобятся по меньшей мере три ассистента.
— Возьми Зарембу, парень рвется в бой, да и специалист он неплохой.
— Посмотрим.
Они спустились к лифту.
— Что нового выдал диагностер? Я имею в виду, из того, чего мы еще не знали?
— Практически все! У маатан нет нервной системы в общепринятом значении этого слова. То есть она существует, но не постоянно, а в нужный момент формируются нервные пути и узлы в толще однородной массы, которая называется телом. Почему вдруг именно эти участки тела становятся нервной тканью, нервами, узлами, сплетениями волокон — загадка! То же касается и мозга. По сути «черный человек» — единый организм — мозг с постоянно меняющейся структурой, иерархией, архитектоникой. Кстати, точно так же построен и маатанский компьютер. Но самое интересное у него внутри: сверхтвердое ядро массой около ста килограммов, закапсулированное к тому же силовым полем с головоломными характеристиками. Поле пульсирует, а энергетическая мощь его, по оценкам экспертов, равна мощи десантного когга!
— Ерунда какая-то! Он что — живой реактор?
— Кто знает?
— А пульсирует из-за чего? Может быть, это сердце?
— Нет у него сердца.
Они вошли в отделение Стобецкого в тот момент, когда у Шаламова после долгого беспамятства наступила «фаза хозяина» — период парадоксального сознания.
Шаламов не лежал, а сидел с открытыми глазами, поддерживаемый лапой манипулятора, и, казалось, смотрел на сдвинувшихся к вириалу реаниматора людей, хотя видеть их, конечно, не мог.
— Найдите Клима, — проговорил он негромко, но четко, голос был не его — гортанный, с каким-то вибрирующим тембром, и говорил Шаламов, почти не разжимая губ. — Найдите Мальгина, прошу вас. Быстрее найдите, мне нужно поговорить с ним.
— Я здесь, Дан, — ответил Мальгин, заставив всех у полусферы вириала оглянуться. — Слушаю тебя.
— Клим, как там мой «крестник»? Я знаю, ты был у него.
— Откуда знаешь?
— Не важно, знаю. — Шаламов раздвинул губы в улыбке. — Он еще помнит меня?
— Да, — ответил Мальгин после паузы. — Он… болен.
— Говори все.
— У него проявляются черты человека…