Черный человек

Сделать же это он должен был не ради высказанной потом Гурловым просьбы, а вот почему: человек, загипнотизированный при известной повышенной чувствительности, может видеть, что называется «на расстоянии», то есть то, что происходит в данное время в любом месте, куда воля гипнотизирующего направит его духовное зрение. Но для этого нужно именно указание гипнотизирующего, сам же по себе загипнотизированный может вдруг увидеть только человека, который подвергал его когда-нибудь гипнозу.

Маша, усыпленная князем и не направленная им, сама увидела черного человека. Ясно было поэтому, что этот черный человек имел уже влияние на нее, то есть ему случилось загипнотизировать ее. Михаилу Андреевичу нетрудно было догадаться, когда именно. Черный человек приходил к нему под видом доктора; в качестве же доктора он зашел и в комнату Маши, сразу увидел ее впечатлительность и воздействовал на нее. Это было очевидно. И воздействие оказалось очень сильным, потому что дало себя знать сейчас же, как только Маша оказалась в гипнозе, вызванном хотя и другим лицом, то есть князем Михаилом Андреевичем.

Князь знал, каково может быть влияние черного человека, а потому решил, что необходимо прервать его сразу и навсегда, чего бы это ни стоило. И он сделал все усилия, чтобы добиться этого.

Теперь после того, что он сделал, Маша уже не поддастся ни черному человеку, ни кому другому, ни даже самому князю.

Он поспешил остановить влияние на нее черного человека, не дав договорить ей то, что она видела. А она сказала, что видит, как черный человек вынул из секретного ящика в столе сверток бумаги, и как он направился с ним к камину. В камине она видела огонь. Тут князь прервал ее.

Теперь, когда всякая опасность для Маши миновала, он стал думать о себе. Он не сомневался, что этот сверток бумаги в руках черного человека был не что иное, как «его» документы, которых он искал и достать которые добивался так долго. Черный человек, получив их в свои руки, держал их в секретном отделении своего стола до тех пор, пока думал, что может воспользоваться ими для того, чтобы воздействовать на князя. Но вчера после их разговора он должен был убедиться, что такой расчет его совершенно напрасен. Сегодня он мог решиться на то, чтобы уничтожить эти документы, и вот он нес их к камину. Но бросил ли он их в огонь? Этого не знал князь Михаил Андреевич, которому лишь оставалась слабая надежда, что какое-нибудь неожиданное обстоятельство помешало черному человеку… Ведь если документы сожжены — тогда все кончено, тогда работа многих и долгих лет должна остаться без результата!

XV

Косицкий на свое донесение в Петербург получил ответ, в котором было приказано ему немедля же приступить к составлению особой комиссии из высших губернских властей для суда над виновными в убийстве князя Гурия Львовича Каравай-Батынского. При этом ему предписывалось сделать также последнюю попытку, чтобы привести и остальных обвиняемых к добровольному сознанию.

Для этого последнего убеждения пред судом князь Михаил Андреевич был привезен из кордегардии в дом к Косицкому.

Дом этот был небольшой, но богатый и принадлежал князьям Каравай-Батынским. Когда покойный князь Гурий Львович приезжал в город, то останавливался здесь, но новый, ныне арестованный владелец ни разу не заглядывал сюда.

Свое огромное богатство Гурий Львович приобрел благодаря своему «случаю», но этот дом в городе был еще дедовский и достался ему как родовое имение. Он отделал его очень роскошно внутри, но снаружи оставил в прежнем виде. До этого дом был необитаем долгое время. Много лет назад здесь жил только совсем еще молодым человеком князь Михаил Андреевич, которого Гурий Львович, постоянный петербуржец, и не видал никогда, и не знал вовсе. Князь Михаил Андреевич с юных лет сторонился ото всех и, главное, от родичей. Теперь он был насильно привезен в этот дом к допросу.

Его ввели в небольшую комнату с дубовым навощенным полом, с ясеневою мебелью, с обтянутыми по-старинному расписным холстом стенами. Он сел в ожидании, пока позовут его, у окна. Один из привезших его солдат стал с ружьем у двери.

Косицкий заставил долго ждать себя. Князь Михаил Андреевич сидел терпеливо, сложа на коленях руки. Казалось, он так задумался, что не сознавал окружающего, но он был в этой комнате, в этом доме, в этом саду, который глядел в окна, — только видел их не такими, какие они были теперь, а какими знал он их прежде.